Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

Но вот в чем и самому себе не хочет признаваться Сетнер Осипович, да ведь от себя никуда не денешься, оно всегда при тебе — скупость, жадность, которая вдруг вкралась в его душу с этими колхозными миллионами. Если уж куда и вкладывать эти деньги, так только наверняка, только наверняка! Не в дурацкое же навозохранилище кидать сотни тысяч! Навоз должен лежать в поле и работать на колхоз, а не храниться в бетонной яме, — так понимает Ветлов это дело. Собираешь богатство через одни двери, а для расходов — целых сто дверей.

Какая долгая ночь!.. Мысли уже путаются, вспоминается то Калашников, то Пуговкин, и Сетнеру Осиповичу в один миг даже видится, как они вместе сидят за столом и спорят. Но ведь Калашников умер, он уже не может спорить с Пуговкиным!.. Сетнер Осипович вздрагивает и открывает глаза. За окном маленько посветлело. Да, этот Пуговкин! Ой, прыткий! Ему, видите ли, всюду недостатки мерещатся. Неужели в этой академии их ничему толковому не учат?

Или ему кто нашептывает: дави Ветлова, гни Ветлова, не езди к нему в Шигали, не езди!..

С этим и забылся тяжелым сном бедный Сетнер Осипович Ветлов, председатель колхоза…

Сестра Наталья живет в родительском доме, в том самом, который ставил еще отец. Юля Сергеевна теперь бывает здесь редко, но когда видит родительский дом, ее охватывает чувство жалости и удивления — уж очень серенько и неказисто смотрится дом рядом с новыми домами, какие ставят сейчас шигалинцы, — не дома, а настоящие кермени-дворцы. Правда, отцовский дом пока и стоит прямо на дубовых столбах и стены еще крепки, да все как-то мало по нынешним временам, скромно. Окошки маленькие, низенькие, подслеповатые, застекленной терраски, какие сейчас лепят к каждой развалюхе, нет, и вот когда Юля Сергеевна видит родной дом, то у нее возникает такое чувство, будто ему одному в Шигалях живется тяжело и трудно.

Правда, зять Федор Степанович иногда постучит топором: крышу вот перекрыл — заменил солому дубовой черепицей, сени перебрал, теперь тут и не сени, а кухня, а уж к ней прилеплено крылечко с небольшими тесовыми сенями…

Только Юля Сергеевна на крыльцо, как навстречу ей Анна, ихняя с сестрой Натальей подруга. Это бойкая, деловая женщина с властным громким голосом, да так ее в Шигалях и зовут — «Героиня Анна».

— Вот пришла поглядеть на солдата, — говорит она с таким решительным видом и сует руку Юле Сергеевне, будто спешит на пожар, — пришла поглядеть, а его и нет.

— Я иду, а ты уходишь…

— Юра скоро придет. Хелипа Яндараева домой увел.

— Анна, Анна! — кричит из дома Наталья. — Куда ты, посиди!

— Анна! — раздается из сеней голос хозяина. — Выпьем по стопке, кипит твое молоко!.. О, и Юля пришла, сестра наша дорогая!..

Зять уже хорошо выпил, круглое лицо красное, глазки маленькие совсем заплыли. И эта вечная глупая улыбка! Юля Сергеевна терпеть ее не может еще с тех времен, когда он впервые робким парнем переступил порог этого дома. А при Юле он еще всегда как-то теряется, отчего еще больше, кажется, глупеет. Или прикидывается, кто его знает, этого Федю. Но и обидчив! Стоило Анне сказать, что днем она не будет пить не только с Юлей, но и с самим Сетнером Осиповичем, что днем в Шигалях пьют только Яндараев да он, как зять тут же обиделся:

— Ну и пью! Не чужое пью, а свое!..

Анна махнула рукой: дурак ты, Федор, уж больно у тебя оглобли коротки, шуток не понимаешь.

— Да хоть так просто с Юлей посидите, — вмешалась Наталья. — Раз в год собираемся, и посидеть некогда!

— Вечером приду. У меня ведь напарница в город поехала фотографироваться, — фотокарточку милому послать хочет, а того не знает еще, что милый-то сам приехал! — Анна засмеялась и подмигнула Юле: знаю, мол, эти секреты! И пошла со двора — не уговорить, не остановить.

В доме было неприбрано, а на столе грязные тарелки с остатками еды стояли вперемежку с консервными банками и бутылками. Наверное, с утра дверь не затворялась и в гостях побывал не один Хелип Яндараев.

— Хорошо, что ты пришла, Юля, у меня на радостях все из рук валится, — словно бы в оправдание призналась Наталья.

А зять Федор сел за стол и с аппетитом уминал ложкой кильку в томатном соусе прямо из консервной банки — закусывал.

— Садись, Юля, выпей стопочку, — пригласил он миролюбиво. Обидчивый, да отходчивый, да и на него тоже долго не держится зло на сердце. Налил Юле в маленькую стопочку, а потом — в стакан, а сам покосился, на жену. Ладно, не осуждай, надо барана резать, а у меня храбрости не хватает еще…