Георгий Черчесов - Под псевдонимом Ксанти

— Не надо так, полковник, — дрогнувшим голосом попросила фрау Кильтман. — Мальчик измучен…

— Измучена вся Германия! — возразил ей Гете. — Поражение от Антанты подорвало дух немцев.

— У Пауля тонкая душа. — Мать хотела тронуть сердце полковника.

— Пауль истинный сын своего отца. — Голос дяди Экхарда звучал сухо и назидательно. — Я думаю, что брат вашего мужа смеет дать вам дельный совет. Вы, фрау Кильтман, должны хранить верность погибшему супругу.

— Верность? — вздрогнула она.

— Э-э… — поморщился он. — Я говорю о его верности Германии, ради которой он отдал жизнь.

Она выпрямилась, непримиримо напомнила:

— Отец Пауля погиб вдали от дома так же, как и его дед и прадед. Военный мундир сделал меня вдовой, Пауля — сиротой. Из четырнадцати поколений Кильтманов лишь троих мужчин смерть застала в постели. Все остальные пали на поле брани, пронзенные пиками, штыками, изрубленные шашками, пораженные пулями… Это ужасно!

— Это великолепно! — дурным эхом отозвался Гете. — Гордитесь, что вошли в такую семью. У Пауля впереди прекрасная военная карьера.

— Нет! Нет! Я мать!

— Вы дочь! Дочь Германии! А родина наша сейчас, униженная и оскорбленная, стоит на коленях. Поднять ее, смыть позор сможет лишь хорошая война. Поколению Пауля предстоит сделать это! Германия взывает не к вашим чувствам, фрау Кильтман, а к вашему разуму. — И тихо произнес: — В этот час решается наша дружба. Отказ пожертвовать всем ради будущей Германии я не прощу даже матери!

Фрау Кильтман съежилась, закрыла глаза, рука ее легла на голову сына, она с болью произнесла:

— Видит бог, я не хочу, чтобы Пауль носил мундир. Но пусть моя сегодняшняя слабость станет доказательством моей привязанности к вашему брату, Экхард Гете…

Он подошел к ней, почтительно поцеловал ей руку:

— Вы истинная дочь Германии, фрау Кильтман, — и обернулся к Паулю: — Мой бедный малыш, тяжелую судьбу избрал ты…

— Я не избирал, — всхлипнул Пауль.

— Да, ты не избирал, — задумчиво произнес Гете. — Германия тебя избрала! Тяжело быть кадетом. И на меня находило отчаяние. Помню, ночью поднял меня офицер — он нашел складки на моем кителе. Всех выстроил босыми на холодном полу. Мне приказал вытянуть руки и присесть на корточки. На пол поставили циркуль. Одно острие направили мне под пятку, другое… Ты знаешь, куда… После этого испытания я месяц спал на животе.

— Нас тоже так наказывают, — прошептал Пауль.

— Это хорошо. Традиции должны сохраняться в большом и малом. Пауль, ты и твои друзья терпят муки ради великой Германии. — Его голос набрал силу: — Вы смоете позор восемнадцатого года! Вы смоете с лица земли социалистов, этих предателей! Они нанесли нам удар в спину! Немец рождается для того, чтобы возвеличить Германию, уничтожить ее врагов. Мудр был великий прусский король Фридрих-Вильгельм. Создав Лихтерфельдский корпус, он ввел в нем жестокие условия. И эти традиции родили нам Роска, Гинденбурга, Людендорфа! Вас держат в голоде. Это полезно! Из тех, кого кормят до отвала, не получится солдат. Голод заставит вас вечно помнить о нуждах Германии, о новых землях, которые ей так необходимы! — Он положил ладонь на голову Пауля, повернул его лицом к себе. — Малыш, я завтра сам отвезу тебя в корпус. Мы скажем, что ты приехал повидаться со мной. И ты стойко перенесешь наказание за самовольную отлучку. Сумеешь?

— Да, — глотая слезы, пробормотал Пауль.

Фрау Кильтман нагнулась над сыном:

— А теперь, Пауль, пойдем, я накормлю тебя.

— В меру, фрау Кильтман, в меру, — предупредил Гете…

На пороге столовой Пауль внезапно оглянулся на дядю Экхарда.

— А-а, теперь я знаю, почему у вас на комоде находятся ржавая пуля, осколок от снаряда и циркуль…

— Ты прав, кадет Кильтман, прав, — согласился Гете. — Вернее было циркуль положить с моими боевыми наградами, потому что ими я отмечен во многом благодаря ему.

Юношеский каприз прошел, забылся, Кильтман был теперь полковником германской армии. Приобщить его к «Великим делам» постарался дядя Экхард. Вообще-то Пауль редко встречался с ним, занимавшим видное положение в германской армии, и когда он неожиданно пригласил его к себе, ему стало ясно, что этот вызов имеет серьезные причины. Представ перед дядей Экхардом, Кильтман отрапортовал:

— Господин генерал, полковник Кильтман прибыл по-вашему приказанию.

Он знал, что генерал Гете и не представлял себе, что кто-то может как-то иначе его приветствовать. Только по уставу! Гете не мог себе позволить никаких нежностей, потому что был убежден, что это приводит к утрате мужества и дисциплины. Впрочем, он иногда мельком давал понять, что помнит, кем Кильтман ему приходится. Вот и в тот день Гете, слегка улыбаясь, сказал: