Георгий Черчесов - Под псевдонимом Ксанти

…На следующий вечер у Внуского состоялась встреча в ресторане «Пекин» со Штейном, Рковским и их подругами. Тема беседы не выходила за пределы гастрономии, женщин и скабрезных анекдотов. Выяснилось, что Внуский глупо ревновал Галину к какому-то Жене.

— Тебя опять видели с ним, — резко отчитал он ее.

— Володя, я ведь тебе не жена. Какие у тебя права на меня? Ты должен быть со мной тише воды ниже травы. Я ведь могу потребовать, чтоб ты ушел от своей женской гвардии. Решусь на это, и дом останется совсем без мужчины. — В том, что в семье Внуского одни женщины, ей чудилось нечто смешное и обидное для него.

Штейн пытался свести их перепалку к шутке и, обняв за плечо свою блондинку, нарочито недоуменно вопрошал:

— О чем они речь ведут, а? О чем?! Пока рядом — радуйтесь и дышите полной грудью, не так ли, крошка?

И ещё выяснилось, что Внуский поставил перед собой цель: пить поменьше. Ему наливали его любимый армянский коньяк, трехзвездочный, а он отодвигал в сторону рюмку и потягивал из фужера шампанское.

— Да что с тобой, Вова? — недоумевала Галина.

— Я свою норму в обед выпиваю, — признался Внуский. — Днем мной овладевает такая тоска, что невмоготу отбиваться. Коньяк выручает. А вечером мне достаточно двух рюмок, и я себя, прекрасно чувствую.

Утром позвонил Чернышев.

— Докладываю, что теперь нам известно, кто такой генерал Хон. Вы будете удивлены, Хаджумар Умарович, — не по уставу предупредил полковник и с нажимом произнес: — Это бывший генерал рейха Пауль Кильтман… Да, да, товарищ генерал, именно он скрывается под фамилией Хон.

Положив трубку, Хаджумар долго смотрел в окно, потом глухо произнес:

— Кильтман… Кильтман… Значит, прошлое не послужило тебе уроком…

Пауль Кильтман не любил рассказывать про случай, который окончательно решил его судьбу. Было в этом что-то непрусское. В тринадцать лет Пауля отдали в Лихтерфельдский корпус — эту гордость Германии. Его и приняли туда только как отпрыска исконно прусской военной фамилии. А он, Пауль Кильтман, однажды утром исчез.

Он добрался до особняка, в котором родился и в котором прошло его детство, в полночь и отчаянно забарабанил руками и ногами по входной двери. Стук сотрясал дом. Пауль знал, что ему не простят этого шума, но он не в состоянии был унять дрожь в теле. И если всю дорогу он более или менее держал себя в узде, то тут не выдержал. Он колотил и тогда, когда в прихожей вспыхнул яркий свет люстр и осветил испуганную фигуру фрау Кильтман. Не разглядев, кто тарабанит по двери, мать нетерпеливо позвала свою нерасторопную горничную:

— Берта! Берта!

Пауль хотел окликнуть мать, но голос его сорвался, и он еще отчаяннее застучал. Фрау Кильтман сама отодвинула задвижку и отворила входную дверь.

— Боже мой! — ахнула она. — Пауль!..

Он бросился к ней, обнял, хотя знал, что и это не положено — ведь ему уже тринадцать и будущему воину следует быть сдержанным и суровым. Но Паулю было все равно, и он простонал:

— Я убежал оттуда!

— Убежал? — переспросила мать и, когда смысл фраза дошел до нее, изумилась: — Но почему?!

— Не отправляй меня больше туда! — истерически выкрикнул он.

— Ради бога, Пауль, что ты натворил? — испугалась фрау Кильтман.

Он жадно оглядывался по сторонам, ему хотелось поскорее убедиться, что он дома.

— Натворил, да? — склонилась мать над ним. — Что?

— Ничего. Но я… Если вы заставите меня ехать туда… — Он схватил мать за руку, зашептал ей с ужасом в голосе: — Шесть ноль-ноль — подъем. Барабанный бой. Вопль фельдфебеля. Туалет — три минуты, умывание ледяной водой — две минуты, зарядка — десять минут, уборка коек — две минуты, завтрак — три минуты… И все скорей! Скорей! Команды, крики, минуты… Минуты!.. И все время хочется есть!.. Я больше не могу, мама!..

Она обхватила худенькие плечики сына руками, прижала его голову к груди:

— Пауль, мой мальчик, успокойся… Не хочешь — не возвращайся.

— Поклянись! — Он смотрел ей в глаза пристально, боясь поверить в чудо: он может не возвращаться!

Мать не успела ответить. На них сверху, с площадки, ведущей в спальные комнаты, обрушился голос дяди Экхарда:

— Нет! Никаких клятв! — Он и в халате выглядел стройно, стекло в его правом глазу холодно сверкнуло.

— Дядя Экхард! — бросился к ступенькам Пауль. — Спаси меня!

Экхард Гете вытянул перед собой руку, останавливая племянника.

— Я спасу тебя, малыш, спасу от тебя самого! — заявил он и скомандовал громко и требовательно: — Кадет Кильтман! Смирно!