Иван Скачков - Солдатом быть не просто

К полуночи взвод подготовил машины к переправе. Лейтенант Чибисов последний раз обошел свои экипажи. У первого танка его встретил Юцис:

— Товарищ лейтенант, ложитесь на двигатель, я там хвои настелил.

Двигатель уже остыл. Справа от Чибисова лежит Чайка, слева — Юцис. Ярославцев устроился внизу, у правой гусеницы.

Юцис быстро уснул, а Чайка, больше всех уставший за день, все еще не мог успокоиться: свесив голову с брони, торопливо рассказывал Федору о полученном из дома письме.

— Спи, Николка, завтра расскажешь.

— Сплю, уже сплю… Ответь только на вопрос: тот портрет при тебе?

— В нагрудном кармане. Когда объявили тревогу, не успел положить его в тумбочку.

— Еще вопрос: почему только к концу службы показал портрет?

— А зачет-то был не простой, а Ленинский… Ну, спи…

Уставшее тело просит отдыха, но рассказ Чайки о домашних делах вернул Федора в село Порошино. В мыслях оно сейчас стоит перед ним на волжском яру, с крутыми тропинками к каменистому берегу, дальними рощами и, конечно, дорогой к своему дому. На прошлой неделе он получил письмо от матери. Спрашивает, надумал ли поступать в институт. Еще до армии, когда он закончил среднюю школу, настаивала: «Иди, Федюша, учиться на инженера или агронома». А его притягивал к себе автомобиль, хотелось быстрее сесть за руль, самостоятельно водить машину. Любовь к ней перешла от отца и деда. Отец издавна работает в колхозе шофером, а дед в прошлую войну все четыре года водил грузовик на фронте, подвозил боеприпасы, горючее. Федор пошел на курсы шоферов и перед призывом в армию успел полгода поработать в колхозе. Мать долго не могла смириться с его решением. Федор случайно услышал, как она жаловалась соседке: «Мой-то старшенький с причудой. Уж так мне хотелось, чтобы он в институте учился. Ведь в твоей семье, Настя, двое с высшим образованием, а в моей пока ни одного». Соседка спросила: «А мужики ваши как рассудили об этом?» — «За него стоят, и отец, и дед. — Мать безнадежно махнула рукой. — Молодец, говорят, Федор, нашей линии держись. Ишь, как рассудили! Им линия спонадобилась, а мне обидно, что Федюшка не послушался. Выучись, говорю ему, на инженера, а после обнимайся со своей машиной сколько хочешь. А он свое тянет: „Это, мама, от меня не уйдет“».

Вспомнив слова матери, Федор улыбнулся. Да, теперь в самый раз идти в институт, образование стало повыше среднего: школа плюс армия.

Долго еще он лежал без сна на спине, смотрел на россыпи звезд в прохладном небе. Вспомнились кем-то сказанные слова об искрах, собранных в горсть. Сама по себе каждая в отдельности может угаснуть, а когда они вместе — дают огонь. Не потому ли экипаж выдерживает на учениях такое большое напряжение? И не только экипаж — весь полк. В первую ночь танкисты совсем не спали, во вторую — два часа и сегодня, вероятно, не больше… Командир взвода любит говорить: «Если солдат устоял в десяти атаках, у него хватит сил и для одиннадцатой». Конечно хватит… Вчера днем непрерывно наступали. Над головами с щемящим ревом проносились ракетоносцы, часто проплывали вертолеты. Федор видел притаившиеся в рощах ракеты, радиолокационные комплексы. В одну сторону с танками, опережая их, рвались вперед боевые машины мотострелков, и сам он, укрытый броней, чувствовал себя сильным… Ему нравится сравнение нашей армии с могучим щитом, и надо делать все, чтобы он был крепким.

Лейтенант Чибисов разбудил его, когда ночное небо начало отделяться от кромки дальних гор светлой полосой. Федор, забывшийся коротким сном, быстро приподнялся на локте.

— Началось форсирование, товарищ лейтенант?

— Теперь уже недолго ждать.

В ту минуту, когда экипаж занимал свои места в танке, воздух дрогнул от орудийной стрельбы, и почти одновременно с ревом пронеслись истребители. За рекой в предрассветной мгле вспыхивали султаны разрывов.

Колонна танков медленно продвигалась к реке. В горах туман дыбился, а здесь, в долине, припадал к кустам. Танки вползали в молочное полотно, исчезали в нем, и только высокие воздухопитающие трубы, словно перископы подводных лодок, бороздили волны тумана.

Но вот в седловине между горами запламенел край солнца. Оно выплывало, млея в разливе подкрашенного неба. Прошло еще четверть часа, и золотые лучи распороли полотно тумана, обнажив рощи и желтые латки жнивья, а потом начали его кромсать на куски, которые еще некоторое время цеплялись за кустарники, но скоро и они растворились в нагретом воздухе.