Бела Иллеш - Тисса горит

— Что правда, то правда, — согласился Готтесман, — где ничего нет, там ничего и не возьмешь. Но, дорогой товарищ, мы хотим брать там, где есть. Предоставьте нам хотя бы одну улицу. Укажите нам такую.

Бем, словно по команде, круто повернулся и вышел, а мы молча и растерянно продолжали стоять на блестящем паркете. Через несколько минут вместо Бема появился бледный элегантный гусарский капитан, который поднял руку, показывая, что хочет говорить.

— Господин военный министр, — сказал он, — очень занят и не может дольше разговаривать с вами. Прошение демобилизованных солдат господин министр представит сегодня же в совет министров.

Вслед за капитаном в комнату вошло еще несколько офицеров. Все они были вооружены.

Что оставалось делать? Мы вышли.

— Подлец! — сердито пустил Готтесман, спускаясь по широкой лестнице. — Мы им еще покажем!

— Что ты думаешь делать?

— Увидишь.

Мы поспешно направились к мосту, но оказалось, что вся наша армия за это время растаяла. Часть ее, как мы впоследствии узнали из газет, разгромила редакцию буржуазного листка, а другая ушла на Вышеградскую улицу. Большинство же незаметно рассеялось по улицам Будапешта.

— Хороши революционеры! — воскликнул Готтесман.

— Ну, да и мы тоже — хороши вожди! — ответил я.

В конце февраля я три дня провел в Мишкольце. Поручение у меня было такого рода, что я никак не мог уехать из города даже тогда, когда до меня дошли сведения о будапештских событиях.

Первое, что я узнал, — это то, что безработные разгромили редакцию газеты «Непсава».

Когда я, наконец, очутился в поезде, мне рассказали, что дело дошло до кровавого побоища. Семь будапештских полицейских, защищая социал-демократов, были убиты. Признаюсь, это известие меня не особенно взволновало.

Я понятия не имел, как развертываются события. Только по приезде в Будапешт я узнал, что национальное правительство арестовало видных коммунистов и они были жестоко избиты в полиции.

Моя хозяйка встретила меня более сухо. Из ее ворчания я понял, что меня искал шпик. Я немедленно отправился в Уйпешт. В первую минуту я не знал, с чего начать. Наконец надумал — решил пойти к Пойтеку.

Жена Пойтека встретила меня с заплаканными глазами.

— Даниил исчез. Две недели, как никто не знает, где он.

— Вероятно, арестован?

— Нет, полиция все еще его разыскивает. Сегодня шпики уже раз двадцать наведывались.

— Ловко.

В мгновенье ока я очутился на улице и вскочил в первый же вагон, шедший в Пешт.

— Эх, ничего нет святого для этих негодяев! Семерых невинных людей ухлопали! Не люди, а звери…

— Всех бы этих мерзавцев уничтожить, чтобы следа от них не осталось.

— Только этого еще недоставало! Нет угля, нет продуктов, кругом враги, безработица ужасающая.

— И так не удается завести у себя порядок, а тут еще эти подлецы навязываются.

— Знаете, в Уйпеште какой-то столяр, приехавший из России, раздел свою жену догола и усадил на горячую плиту. Семимесячного ребенка на снег выбросил…

— Ох, времена, времена какие!..

Сойдя с трамвая у Западного вокзала, я увидел толпу, на что-то глазевшую.

Народ шпалерами стоял на тротуаре.

Расфранченные женщины и мужчины восторженно кричали, хохотали и радовались, как маленькие дети.

По мостовой двигались колонны рабочих с красными знаменами.

Оркестр.

Металлисты с огромными молотами.

Мясники с топорами.

Строители с лопатами.

Снова оркестр.

— Да здравствует социал-демократия!

— Долой московских агентов!

— Вздернуть Бела Куна!

— Да здравствует полиция!

С большим трудом пробрался я между шпалер и увидел дефилирующих демонстрантов.

Рабочие — социал-демократы Будапешта — демонстрировали против коммунистов.

— Да здравствует социал-демократия! Повесить Бела Куна!

Стоявшие рядом со мной дамы и мужчины были охвачены неописуемым восторгом — я в жизни не видывал ничего отвратительнее этого зрелища.

Я почувствовал себя невыносимо скверно. Что все это значит?

— Долой агентов Москвы!

— Товарищ Шипош! Товарищ Шипош!

Из одной группы, где шли деревообделочники, Пойтек махнул мне рукой.

— Иди сюда, примыкай к нам, если уж ты отстал от своей группы.

— А можно к вам?

— Почему же нет? Где же и быть рабочим, как не здесь!

Голова колонны остановилась, мы тоже стали.

Разговорились с окружающими.

— Тяжелое положение… Хоть мы и забрали власть, но лучше от этого нам не стало. Тем, кому раньше хорошо жилось, и теперь хорошо живется.