Бела Иллеш - Тисса горит

— Что, что такое? — крикнул в телефонную трубку молодой блондин, секретарь Национального совета. — Что? Что вы говорите? Да неужто?.. Господа, — вешая трубку, крикнул он находившимся в комнате. — Господа, мне только что сообщили по телефону, что убит граф Стефан Тисса [7] Последний виднейший политический деятель австро-венгерской монархии, вождь венгерских крупных аграриев, много лет подряд бывший министром-президентом. .

— Кто? Тисса? Невероятно! Ужас! Стыд и позор! Этого только не хватало. Нет… Этого быть не может!

— Господа, — тотчас же спохватился молодой блондин, — заседание продолжается. Следующий пункт повестки дня…

Меня сразу потянуло уйти. Какого чорта терять здесь время, подпирая стены, когда на улице революция! Хотя бы этот Анталфи или другой кто пришел, чтобы меня сменить, потому что нельзя же было попросту прислонить винтовку к стене и уйти!

— Слышь, товарищ, — обратился ко мне вошедший солдат, — кто здесь начальник будет?

От солдата разило водкой.

— Не знаю. А что тебе?

— Что мне? Ты, братец, не смотри, что я такой… Это я убил Тиссу!

В этот момент мимо нас проходил толстяк, про которого я уже знал, что это вождь железнодорожников Ландлер, недавно лишь выпущенный из тюрьмы.

— Послушайте, друг мой, — обратился Ландлер к солдату, — ступайте-ка домой и проспитесь. Лишнего хватили.

— К черту! Так дешево от меня не отделаешься! Может быть, вы, господин, думаете…

По знаку Ландлера я выпроводил солдата. Задача эта оказалась легче, чем я думал. Несколько минут спустя явился новый солдат. И он был вдобавок пьян и тоже похвалялся, будто убил Тиссу. За полчаса я выпроводил с десяток убийц Тиссы.

— Нужно вывесить объявление, — сказал Ландлер, — что для убийц Тиссы прием только от десяти до четырнадцати.

К вечеру я освободился от своих обязанностей караульного. Меня послали отнести запечатанный пакет коменданту города. Винтовку я передал молодому фельдфебелю.

Я сбежал вниз по лестнице.

В воротах толкалось столько народу, что мне стоило немалого труда пробиться на улицу. Кто-то локтем основательно заехал мне в живот, я тоже толкнул кого-то в бок, какому-то офицеру наступил на ногу, какая-то барышня вскрикнула — и я очутился на улице.

Со вчерашнего дня вид улицы резко изменился. Она по прежнему чернела народными толпами — черная, как будто по ней разлили деготь, — но весь облик ее, все звуки были иные, чем накануне. Было мало женщин, лишь время от времени попадались на глаза богато одетые горожане — теперь улица была залита рабочими и солдатами. В воздухе стоял гул, словно в огромной кузнице, где сотни кузнецов сразу куют горячее железо. Воздух был полон совсем иными звуками, чем вчера. Люди разговаривали, кричали и пели, но разговоры, крики и песни сливались в один мерный стук, словно от работающей мощной машины.

Я взглянул на красивое здание «Астории»; с балкона ораторствовал высокий молодой человек в черном костюме. Он размахивал обеими руками, но слова его до меня не долетали.

— Говорит Бару Гатвани, — произнес кто-то у меня за спиной.

По мере того, как толпа медленно увлекала меня с собой, в моих ушах все сильнее стучал голос громадной живой машины. Зеленые солдатские гимнастерки среди черных блуз напоминали свежие ветви на разукрашенной, впервые пущенный в ход, машине, а знамена походили на пестрые цветы: красно-бело-зеленые флаги рядом с ярко-красными. С равномерным постукиванием она, огромная, работала. Революция, революция! На несколько минут я совершенно забыл, откуда и куда я иду. Хлынувшая к Дунаю толпа понесла меня с собой. Мой голос тоже слился с мощным стуком машины.

— Да здравствует революция! Да здравствует революция!

Толпа медленно раздалась, давая дорогу грузовику. Я заметил его лишь тогда, когда он уже поровнялся со мной.

Грузовик со всех сторон облепили разукрашенные цветами, поющие солдаты.

— Революция! Революция!

«Городская комендатура!» — вспомнил я внезапно.

Потребовалось много времени, чтобы пробиться сквозь человеческий поток. Только теперь, выбравшись из него, я почувствовал, что эта медленно катящаяся человеческая волна настолько сильна, что снесла и увлекла бы с собой даже скалу, если бы та преградила ей путь…

— Революция! Революция!

Я снова попадаю в толпу, и она выносит меня на набережную. Тут я медленно пробиваюсь сквозь человеческую толпу, перепрыгиваю через забор, — пересекая переулок, снова приходится проталкиваться сквозь какую-то процессию, но под конец я все же достигаю комендатуры.