Мария Красавицкая - Если ты назвался смелым

Вот и сейчас она, сдвинув широкие брови, писала, зачеркивала, снова писала. Шевелила губами в такт тому, что читала или писала.

За окном лил дождь — которые сутки, как подрядился. За день мне стеганку на плечах пробило насквозь. Намокли косы. И вот я лежу с распущенными волосами. Собиралась пойти к папе — он один, Тоня с братиком еще в родильном доме. Но вымылась под горячим душем, переоделась в сухое, прилегло на полчасика — только косы просушить. А вставать, идти под дождь не хочется. Уютно нам вдвоем с Ганнулей. Мир и тишина.

Тишину нарушил тяжкий вздох. Знаю, что за этим последует, но молчу. Ганнуля вздохнула еще раз, покосилась на меня. Я сделала вид, что увлечена книгой. Снова вздох, еще более горестный.

— Ну, что там у тебя? — Каменное сердце не выдержало бы таких вздохов.

— Арихметика.— Ганнуля развела руками.

Ясно, арифметика. Вечно у нее дважды два получается пять. Ладно, так и быть, помогу.

— Пустяковая задачка,— через минуту сказала я и попыталась коротко объяснить, почему один бассейн наполняется быстрее другого.

Ганнуля смотрела на меня стеклянными глазами: не поняла. Начинаю снова. Даже рисую ей бассейны. С кранами. Из кранов течет вода. Бассейны наполняются. Один раньше, другой позже.

— Поняла?

— Не,— огорченно и чистосердечно призналась Ганнуля.

Вот тупица! В третий раз объясняю. В четвертый. Злюсь.

В конце концов Ганнуля делает вид, что ей все ясно. Положим, ничего ей не ясно. Но у меня нет больше ни сил, ни слов. Радуюсь:

— Наконец-то! — и ложусь на прежнее место. Ганнуля собирает книжки. Гасит верхний свет. Ложится рядом со мной. Большая, уютная, теплая.

Лежим и болтаем. О любви, конечно. Что может быть интереснее?

Любовь у Ганнули и Тадеуша спокойная, без волнений и переживаний. Впрочем, однажды волнения были: когда распределяли комнаты в «Доме молодоженов». Бригада волновалась за Ганнулю и Тадеуша.

Тадеуш без конца бегал в конторку, звонил по телефону. Возвращался злой и взъерошенный: нет, еще не решили. И только Ганнуля была спокойна.

— Дадут, чего там, своими руками строили, да не дадут.

— Сходите вы, зарегистрируйтесь,— за неделю до сдачи дома советовал Петя.

Но Ганнуля была, как кремень:

— Своего угла нету—и огород городить нечего.

Вечером после работы Ганнуля поехала в стройучасток сама: за ключами и ордером.

Вернулась очень быстро. Будто слиняло ее румяное лицо. Вошла прямая-прямая, как палка. Рухнула ничком на кровать — пружины звенели, так она плакала.

Я побежала за Тадеушем. Он как сидел в нижней рубашке, так и кинулся к нам.

Тадеуш говорит на любом из бытующих в бригаде языков: латышском, русском, литовском. Ганнулю утешал по-белорусски:

— Ты ж моя ягодиночка солодэнькая! Земляни-чинка ты ж моя,— бормотал он и гладил ее растрепанную голову, прижимал к своей груди.— Птушечка [7] Пташечка. ты моя…

Это Ганнуля — птушечка!

«Птушечка» залила слезами его чистенькую рубашку. На том все и кончилось. Непорядка Ганнуля терпеть не может. Достала чистую рубашку: все вещи Тадеуша хранятся у нее. Вытирая рукавами неправдоподобно огромные слезы, шмыгая распухшим носом, заставила Тадеуша переодеться. Застегнула пуговицы на груди. Отступила, осмотрела его озабоченно, сказала стоически:

— Будем ждать еще!

В своем Тадеуше Ганнуля может рассказывать без конца. Послушать ее — так лучше его и нету. Но Ганнуля хорошо умеет слушать. Задает «наводящие» вопросы: «А он что сказал?», «А он как поглядел?». Я подробно довожу до ее сведения, как на меня поглядел и что мне сказал строймастер Лаймон Лиепа. С первого дня я пользуюсь его вниманием.

Пройдет мастер утром по стройплощадке. Со всеми очень вежливо, но вот с каким-то холодком поздоровается. А мне поклонится по-особенному. Пожалуй, одному Петьке он кланяется так почтительно.

Петька же старательно «создает авторитет» мастеру:

— Докладываю: состояние дел такое-то. Думаем за день сделать то-то и то-то. Какие будут указания?

Ребята переглядываются и прячут в глазах улыбки: какие же указания? Мастер наш еще птенец, не оперился. Вот годик-другой поработает, тогда другой разговор. А пока его никто не принимает всерьез.

Лаймон часто приглашает меня в конторку —якобы помочь разобраться с нарядами. Первый раз он попросил меня об этом при Славке. Славка сощурился, брови на переносице сошлись. Я шла за Лаймоном, и все мне казалось: Славка смотрит вслед.

В конторке Лаймон заговорил не о нарядах, а о новом кинофильме.