Вениамин Каверин: Девять десятых

— Каждый солдат такой же гражданин Российской республики, как и вы, господин капитан, — сухо отвечал прапорщик.

— Правильно! — весело закричал тот, приподнимаясь на носках и с пьяным удовольствием разглядывая своего собеседника, — не спорю, милый молодой друг… Только знаете ли что! Нужно бежать отсюда… Мы еще не сыграли нашей партии, но… но, может быть, лучше ее и не начинать? Послушайте, я хочу поделиться с вами оригинальнейшей мыслью. Она заключается в том, что у каждого человека есть своя судьба, свое, так сказать, место в истории. Так вот, существуют счастливцы, у которых эта судьба выходит на все десять десятых. Вы знакомы с поручиком Кузьминым-Караваевым?

— Нет.

— У этого человека… Ему все удавалось. А у меня, прапорщик, только девять десятых. Да. И у вас. И у нашего… — он выругался, — премьера. Одна же десятая, последняя и, быть может, самая счастливая, утеряна безвозвратно.

Прапорщик молча отвернулся от него и подошел к окну.

На площади, неподалеку от главного входа в Зимний, стояли в строю три роты юнкеров в длиннополых шинелях. Высокий энергичный человек говорил им что-то, упрямо наклонив голову, сдержанным и коротким движением выбрасывая вперед правую руку.

Сквозь открытое окно до прапорщика долетело несколько фраз:

— Мятеж большевиков наносит удар делу обороны страны… Необходимо вырвать наконец почву из-под ног большевизма… В ваших руках спасение родины, республики и свободы…

Юнкера с металлическим стуком взяли винтовки на плечо, беглым шагом перешли через площадь и исчезли под аркой штаба.

— Тяжело! — сказал за его спиной тот же пьяный голос, — не то что-то, не то все. Пустота какая-то вокруг, прапорщик!

— Десять человек в комнату семьдесят девять! Немедленно.

Военный, с красной повязкой на рукаве, появившийся на пороге комма гм, в которой прибывающие красногвардейские отряды устроили что-то вроде штаба, исчез так же быстро, как появился.

Из коридора на мгновение донесся шум, топот, гуденье, — дверь захлопнулась, и все стихло.

— Очередь пятому десятку! — весело прокричал мальчишка лет шестнадцати и застучал винтовкой об пол. — Лангензиповцы поперли! Ракитов, вставай, ляжки повытрешь!

В длинных сводчатых коридорах грохочет толпа. Повсюду толпа — на лестницах, в белых высоких комнатах, в тусклых залах, разрезанных вдоль рядами массивных колонн. Рабочие в длинных блузах, солдаты в изношенных серых шинелях и папахах — готовые двинуться вперед по первому приказу — ждали этого приказа на лестницах, в залах, в коридорах Смольного.

В комнате семьдесят девять длинноволосый человек в очках, с утомленным лицом, мельком оглядел красногвардейцев и ровным голосом отдал приказание:

— Вы отправитесь на Марсово поле, к Троицкому мосту. Нужно установить засаду. Держите связь с Павловским полком на Миллионной. Пускай выделят заслон от полка.

Он взял со стола бланк со штампом Военно-революционного комитета.

— Десять человек. Так. Кто начальник десятка?

Маленький красногвардеец в огромной мохнатой папахе выступил вперед:

— Сепп.

— Григорьев.

— Ракитов.

— Иванченко.

— Дмитриев.

— Давыдов.

— Любанский.

Человек в очках поднял голову от бумаги, которую он писал, сдвинул очки на лоб и закричал:

— Тише, товарищи! Не мешайте работать! Мне ваших фамилий знать не нужно…

На одно мгновенье наступило молчание, вслед за тем резкий голос сказал коротко:

— Шахов.

Красногвардейцы оборотились; высокий хмурый человек отделился от стены и шагнул к столу.

— Одиннадцать, — машинально подсчитал человек в очках.

И сердитым жестом остановил начальника десятка, начавшего было говорить о том, что этот человек не принадлежит к их отряду.

— Неважно, товарищи! Тем лучше. Лишний человек не помешает!

Он приложил печать и подписал наряд.

Маленький красногвардеец аккуратно сложил бумагу и засунул ее в папаху.

— Неважно, — пробормотал он, искоса и с подозрением оглядывая Шахова, — как это неважно? А почем я знаю, что это за человек? Неизвестно… А может быть, он, сукин сын, сам Керенский?

И он повел свой маленький отряд по длинному коридору.

Шахов добрался наконец до лестницы, потеряв по дороге всех своих товарищей.

Некоторое время он видел еще мелькавшую в толпе удивительную папаху Сеппа, но папаха двигалась с подозрительной быстротой, и он наконец потерял ее из виду.

Хватаясь за перила, он спустился по лестнице и вдруг неожиданно для самого себя вылетел в сад перед Смольным.