Вениамин Каверин - Девять десятых

Казаки перерезали веревку.

— Поручик, допросите пленного.

Тарханов, прищелкнув шпорами, сел за стол и придвинул чернильницу и бумагу; глаза у него сузились, бледное лицо побледнело еще больше.

— Назовите вашу фамилию.

Шахов молча растирал затекшие руки; на запястьях у него были синие полосы.

Он поднял голову, усмехнулся и ничего не ответил.

— Фамилия? — повторил Тарханов.

— You say, you used to meet him; you must know his name [1] Вы говорите, что вы с ним встречались; его фамилия должна быть вам известна ( англ.). ,— раздражительно произнес генерал.

Тарханов принялся писать.

— Сколько вам лет?

Шахов внимательно и как будто с особенным любопытством рассматривал бледное лицо: ровный, как струна, пробор, свежевыбритые, слегка напудренные щеки, высокий, прямой лоб, тонкие губы; от Тарханова пахло одеколоном, и только теперь Шахов заметил, что правый глаз у него немного больше и темнее, чем левый.

Он снова ничего не ответил.

— Вы будете отвечать? — сдержанно спросил Тарханов.

— Нет.

Тарханов встал и, отодвинув от себя протокол, обратился к генералу:

— Я полагаю…

— Я полагаю, что вы должны осведомиться о причинах, которыми руководствуется этот человек, отказываясь отвечать на ваши вопросы.

Тарханов молча наклонил голову и сел. Руки у него едва заметно дрожали.

— Будьте добры объяснить причины… — начал он.

— Имейте в виду, что большевики — наши друзья, — весело перебил его генерал, — они учат нас искусству гражданской войны. Для наших стратегов это драгоценный опыт. Я очень благодарен вашим товарищам, господин большевик, за вчерашние уроки.

— Пожалуйста. Рад служить, — отрывисто ответил Шахов.

— Продолжайте допрос, поручик.

— Вы состоите на действительной военной службе?.. Вы по своему почину явились на фронт? Почему вы отказываетесь отвечать на мои вопросы?

— Если вам угодно знать, — вежливо и презрительно отвечал Шахов, — то именно потому, что эти вопросы задаете мне вы.

Тарханов вздрогнул, поднял голову и невольно оборотился к генералу.

— Разрешите просить вас выяснить это обстоятельство, поручик, — быстро произнес генерал.

— Если вам угодно, ваше превосходительство. А по какой причине, позвольте узнать, вы именно мне отвечать отказываетесь?

— А по той причине, — неторопливо ответил Шахов, — что, если бы у вас было на одну сотую больше чести, вы не стали бы меня допрашивать.

Тарханов встал и с грохотом отодвинул стул.

— Ваше превосходительство…

— Продолжайте допрос, поручик.

— Я отказываюсь продолжать допрос, ваше превосходительство. Этот человек…

— Вы правы. Этот человек, несомненно, замешан в важных государственных преступлениях. Допрос его может иметь особенно важное значение. Будьте добры продолжать допрос, поручик.

Тарханов молча наклонил голову.

— Объявите ваше воинское звание, — сказал он, удерживая вздрагивающие губы, — назовите отряд, в котором вы состояли, когда были взяты в плен.

Шахов молча следил за ним.

— Я должен вас предупредить, что этот допрос может совершенно изменить вашу участь. В известных случаях вы можете надеяться…

Он вдруг оборвал и откинулся на спинку стула.

Шахов с посиневшим лицом ударил кулаком по столу.

— Если вы мне скажете… еще хоть одно слово… (он перевел дыхание), я тебя…

Грубое ругательство вырвалось у него.

Тарханов снова поднялся.

— Еще раз прошу вас освободить меня от…

— Я бы не назначил вас следователем военно-полевого суда, — сказал по-английски генерал, с любопытством глядя на Шахова быстрыми красноватыми глазами, — я полагаю, что нет необходимости впутывать меня в вашу личную жизнь… Впрочем, в чем же дело?

— Дело только за вашим распоряжением, — тоже по-английски отвечал Тарханов, — вы можете мне поверить, ваше превосходительство, что только такими мерами… По всей строгости законов военного времени…

— Да, да, — нетерпеливо произнес генерал, — поступайте как вам угодно…

Шахов усмехнулся.

— Я понимаю по-английски, — сказал он медленно.

— Тем хуже для вас, — коротко произнес генерал, — в таком случае, вы знаете, что вас ожидает. А теперь, — обратился он к Тарханову, — вы меня извините, у меня…

Казаки подошли к Шахову; он, не торопясь, повернулся и вышел из комнаты. Тарханов щелкнул шпорами и осторожно закрыл за собою двери.

Солдат долго топтался в кухне, вытирая ноги о половик и боязливо поглядывая на маленькую женщину, одетую с ног до головы в черное, которая стояла подле него и молча ждала, когда он заговорит.