Сергей Довлатов - Игрушка

И положил ее в коробку. Поролоновые крепления вставил. Ленту приклеил на старое место.

– Может, сойдет? – упавшим голосом выговорил писатель.

– Вы не беспокойтесь. Подумаешь, машина. У меня их штук двадцать пять. Правда, у той был капот. И фары.

– У этой тоже фары.

– У той были никелированные… Она найдется. Вы на кухне смотрели?

– Смотрел.

– А за плитой?

– За плитой еще не смотрел.

– Может, она там?

Григорий Борисович вынул из стола рейсшину. Долго водил ею за газовой плитой. Выкатил оттуда россыпь дряни, напоминавшей экскременты.

– Не густо, – сказал писатель.

– Найдется, – в который раз повторил Ариэль…

Короче, лето превратилось в ад. Ариэль появлялся, как тень отца в "Гамлете". Ужасом веяло на писателя от его слов:

– Не беспокойтесь. Она найдется.

Писателю снились автомашины. Они съезжались к нему, беспомощному – черные, громадные. Капоты их были угрожающе подняты. Никелированные фары сверкали.

Писатель обратился к Мишкевицеру. Тот сказал:

– Да бросьте. Подумаешь, машина. У него их целый автопарк. Найдется… Вы на чердаке смотрели?

– Нет у меня чердака, – сказал писатель. Он почувствовал, что близок к нервному срыву. Забросил все свои дела. Позвонил в Нью-Йорк литературному агенту Гордону Брукмайеру.

– Помнишь, Горди, ты хотел отдать мне свой автомобиль?

– Бери. Он только даром место занимает.

– Какая марка?

– "Бьюик-ригал", восемьдесят первого года. Что называется, в рабочем состоянии. Для новичка в самый раз.

– Фары никелированные?

– Вроде бы.

– Капот поднимается?

– Как это? Зачем ему подниматься?

– Не поднимается капот?

– Поднимается, когда надо.

– Ну, слава Богу…

– Радуйся, мизерабль, – сказал Ариэлю писатель, – ликуй. В четверг тебе пригонят настоящую машину.

– Новую?

– Почти. "Бьюик" восемьдесят первого года.

– Знаю, – сказал Ариэль, – всего шесть цилиндров. К тому же я еще маленький. А когда вырасту, дядя Леня подарит мне новенькую "Тойоту"…

Писатель удалился, сгорбившись, жестикулируя и беззвучно шевеля губами.

А потом все разъяснилось. Машину утащил хозяйский пес Дунай. Она поблескивала в глубине его невзрачной будки, как сокровище. Когда хозяин вытащил машину, на боках ее обнаружились глубокие следы зубов.

Теперь писатель часто видел Ариэля около собачьей конуры. Мальчик приближался к Дунаю, беседовал с ним. Что-то внушал ему настойчиво и мягко. Дунай виновато скулил и припадал к земле. Задние лапы его судорожно вздрагивали.

– Ничего, – издали шептал Григорий Борисович, – потерпи. Лето все равно уже кончается.