Витаутас Петкявичюс - Рябиновый дождь

Вернувшись домой, Жолинас не нашел гостя.

— Где он? — спросил он у матери.

— В погреб отвела.

— Почему?

— Да кричит он, зубами скрипит, а к нам люди все время то за тем, то за другим заходят… Может быть, так лучше?

Стасис вошел в погреб и до боли зажмурился, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и лишь тогда осмотрелся. В самом углу на свежем сене лежал Пакроснис и держал в руках автомат. Он тяжело дышал, но уже не бредил.

— Как наши дела? — спросил Стасиса.

— Неважные.

— Раны у меня хорошо заживают… Все пули навылет прошли. Теперь только жар сбить, и я снова стану мужчиной. Лекарства достал?

— Принес, — Стасис подал ему таблетки, которые он прихватил наугад из шкафчика матери, и передернулся, вспомнив, как в городке ходили за ним ребята Милюкаса. — А ты долго не задерживайся, люди уже говорят, что видели тебя в разных местах окровавленного…

— Кто видел, тот будет молчать.

— Как знаешь. — Стасис смотрел на вымощенный кирпичом пол погреба, который он, собираясь ремонтировать, аккуратно подмел, и не вытерпел: — Раз есть такие верные, почему ты к предателю полез?

Пакроснис не ответил.

Жолинас тихо вышел, прикрыл только что починенную дверь и вдруг остановился как вкопанный у наспех сбитого ящика, в котором он намешал извести и песка. Он долго смотрел на покрытую пеной воду и о чем-то думал. Потом зашел в дом, собрал вещи гостя, отнес их в погреб, а матери велел:

— Вымой пол. Можешь и с мылом.

Пакроснис встретил его молчанием. В полумраке виднелась только белая подушка. Стасис непроизвольно вздрогнул.

— Ты меня не бойся, — подольстился к нему бандит.

— Я и не боюсь, но ты мне противен, как заразная болезнь, как чирей или что-нибудь в таком роде. Сам не зная об этом, ты испоганил мою жизнь. Если б я мог, в ложке воды бы тебя утопил! — Злился, ругался и чувствовал, что угрозы эти куда больше похожи на раскаяние.

— Спасибо за откровенность. Ты со всеми так разговариваешь или только с больными?

— Когда ты других калечил и убивал, тогда не спрашивал, теперь получай по заслугам. — Стасис все думал о растворе, о том, что он теперь, чего доброго, пропадет без дела. Уходя, Стасис еще раз остановился возле ящика, потом направился к сараю, привез на тачке цемент, навалил его в ящик и принялся размешивать. Работал не спеша и все колебался. Потом решился: закрыл дверь, закрутил ее проволокой и стал класть кирпичи между каменными косяками погреба.

— Что ты делаешь? — услышав постукивание кельмы о кирпичи, крикнул гость.

— Тайник чиню.

— А зачем?

— Чтобы не развалился.

— Открой дверь!

— Успеется! — Он стал еще яростнее класть кирпичи.

— Стасис, чертов сын, не дури, я буду стрелять!

— Стреляй! — На всякий случай он отодвинулся в сторону, и в это время из погреба прозвучала автоматная очередь. — Ну, еще! Ведь ты привычный — по Гавенасам, по безоружным… Чего не стреляешь?

Пленник принялся прикладом колотить по двери. Устав, начал умолять, потом плакать, а Стасис, стиснув зубы, все клал да клал кирпичи. Покончив с этим, стал валить землю: возил на тачке и валил, возил и валил, пока не сровнял края насыпи. Потом утрамбовал, нарубил дерна, покрыл им засыпанное место, укрепил колышками, чтобы не сползло, и полил все водой. Он был так занят работой, что не заметил, как мать остановилась в сенях и, наблюдая за его стараниями, тихо перекрестилась.

На другой день в деревне объявился Милюкас и стал перетряхивать всех подряд. Стасис угадал его намерения и только усмехался в душе, но вдруг о чем-то вспомнил и прибежал домой.

Труба! Труба есть, а двери нет!.. Он вытащил подгнившую, сколоченную из досок вентиляционную трубу и, прижав к животу тяжелый камень, затащил его на холмик, потом опустился на колени, руками расширил отверстие, но, перед тем как закатить булыжник, не вытерпел, прижал к дыре ухо. Пленник пел, визжал, что-то бормотал и снова кричал… Он даже не слышал, как Стасис вырвал трубу. А тот вдруг застучал зубами и вцепился ногтями в сползающий, еще не пустивший корней дерн, потом несколько раз поспешно перекрестился, закатил камень и завалил его землей, утрамбовал и снова покрыл дерном.

Милиционеры навестили его последним. Поговорили, перекусили и ушли. Милюкас отстал от других и спросил:

— Он тебе ничего не передавал?

— Нет.

— Странно. А ты — как договорились: если объявится — сразу на велосипед и к нам. А может, тебе оружие оставить?

— Это можно.

Они постояли посреди двора, поговорили. Милюкас закурил и ни с того ни с сего спросил: