Юрий Лаптев - Следствие не закончено

— А ты, Катька, помолчи! Время-то знаешь какое, — полушутя-полусердито отозвался отец.

— Знаю!.. И что за кавалер погостить к нам пришел с утра пораньше — вижу! Комсомолец небось?

— А как же… То есть в настоящий момент уже не состою…

— Силен!.. Мой залеточка хороший — был блондином, стал брюнет! На одной ноге калоша, на другой калоши нет! — Катька неподходяще весело и обидно для сержанта расхохоталась. — Неужто и нас с папашей боишься, воин?

— Но, но! — Дерюгин впервые прямо взглянул в лицо девушке; хотел поставить пересмешницу на место, но передумал почему-то.

Может быть, потому, что ни унизительное, полуголодное существование, ни тоска по двум братьям, отгороженным от Кати Горюшковой линией фронта, не лишили ее осунувшееся лицо привлекательности.

Хотя при иных обстоятельствах, вероятно, не такой уж красавицей показалась бы Ивану Дерюгину эта девушка — худенькая, смуглая и большеглазая, с задорно вздернутым носиком, над которым то и дело сердито сдвигались темные, углом расчеркнутые брови. Но сейчас по всему телу сержанта, умученному длительным нервным и физическим напряжением, разливалась блаженная, дремотная теплота. А главное — с первого же взгляда на отца и дочь Дерюгин почувствовал, что попал к своим и пока что ему не грозит никакая опасность. Даже в голове мелькнула мысль: зря он, пробираясь к избе через огород, зарыл под приметной раскидистой яблонькой свои документы, завернув их в носовой платок, затем в целлофановую обертку из-под НЗ и засунув в двухслойную меховую рукавицу. Год пролежат — будут целы!

Нет, правильно поступил: еще неизвестно, как в дальнейшем сложится судьба.

Ну, до Лопахинского лесничества, чьи дремучие угодья протянулись далеко на восток, Ивана Дерюгина проводили под покровом ночи его новые друзья — задиристая черноглазая девушка и пес Горлан, облаявший сержанта при первой встрече.

А как пробраться через фронт?

— Вот и зря ты торопишься, Ваня, — сказала напоследок Катюша, пугливо поглядывая в сырую темень лесной чащобы. — Переждал бы недельку, а там… Здорово, слышь, наступают наши! Сам ведь говорил.

— Ну, нет: ждать да догонять — самое канительное дело! — Дерюгин, явно красуясь, воинственно сдвинул на затылок шлем.

— А не боязно?

— Чего?

— Мало ли. Убить могут запросто, и вообще…

— Наше дело солдатское! Это тебе с отцом… Да, опасаюсь я за вас, Екатерина. Серьезно говорю.

— Верю. Только хуже, чем есть, нам с папашей не будет. Уж к одному бы концу…

Катюша скорбно вздохнула и пригорюнилась. Но когда, движимый чувством жалости, сержант подшагнул к девушке и, обняв ее за плечи, крепко прижал к себе, Катюша резко оттолкнулась от него обеими руками и сказала сердито:

— Это еще к чему!

Угрожающе заворчал и Горлан, сразу поднявшийся с земли.

Дерюгин на секунду опешил, по тут же рассмеялся. И даже пошутил:

— Смотри, смотри какая! И не подступись!

— Какая есть! Ищи доступных.

Случись при этом сторонний наблюдатель, разговор и все дальнейшее поведение парня и девушки, когда Дерюгин неловко пожал озябшую руку Катюши, а она, глядя вбок, сказала ему «до свиданьица», живо напомнили бы затянувшееся до глубокой ночи «расставание».

Только не то было время!

И прежде чем «залетка» добрался до своего дома, досыта хлебнул он и тревоги, и усталости, да и пригибающего чувства страха: то под пулями полз, то лесом бежал, а то полсуток в грязи пролежал.

Но все эти тяжелые испытания показались сержанту несущественными по сравнению с тем, что он пережил, когда услышал слова:

— Ну что ж, товарищ Дерюгин, как боец Советской Армии вы заслуживаете похвалы. А вот то, что вы проявили непростительное для члена партии… да что там непростительное, будем говорить прямо — преступное легкомыслие! — этому оправдания нет, товарищ Дерюгин. Нет!.. Эх, Иван, Иван, ведь совесть ты не уберег свою! Да и мою тоже…

Такие слова высказал Ивану, не глядя на него, заместитель командира эскадрильи по политчасти Николай Васильевич Федоров — человек, который поручился за комсомольца Дерюгина перед партией и но нраву называл себя его крестным отцом.

«Преступное легкомыслие!»

В первый момент все существо Дерюгина восстало против этих разящих слов.

Неправда!.. И как это старший лейтенант не понимает, что не мог он тогда перед вылетом сдать свой партбилет старшине. Не мог!.. Почему?.. Да потому, что в течение того дня Дерюгин, наверное, раз десять отшпиливал карман и доставал красную книжечку: как окажется наедине, так и посмотрит. Фамилию свою прочтет, имя и отчество, на фотокарточку полюбуется; хорошо вышел — лицо чистое, сосредоточенное, с аккуратным зачесом. Думается, такое лицо и должно быть у человека сознательного.