Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке - роман. По следам Ермака - очерк

Где же юрты хантов, где манси? Ведь это коренное население здешних мест, и в лоцманских картах среди условных обозначений вроде: «бровка коренного берега», «осередок над водой», «яр обрезной и приглубый» (кстати, есть яры совсем низкие, заливаемые в половодье) — и названий татарских и русских поселков, которых очень много по рекам Туре, Тоболу, Иртышу и редко-редко на Оби — помечены юрты Медянские, Тугор-Пугорские, Лапорские, Проточные, Пугорские, Тегенские, Холдинские. Есть еще юрты Кармас-Поел, Илья-Горт, Ляксангорт, Акангорские и Шварские. Есть Илюшинские, юрты Ханы-Мужи и Нянь-Гортские и юрты Тут-Вож. Одни зимние, другие летние. Живут в них рыбаки, которые зимой превращаются в охотников. Но это население — несколько тысяч человек — разбросано на всем протяжении могучих сибирских рек, причем ханты в основном кочуют по притоку Оби — Васюгану, а манси живут на Конде и Сосьве.

Снова вспоминаются рассказы Григорьевой о суровом таежном быте, где все богатство — олень, где женщины — смелые охотницы в тайге и вечные труженицы дома, создавшие изумительные по красоте национального орнамента художественные вышивки на одеждах, — рожали и летом и зимой не в чуме, а под открытым небом в лесу или тундре. Рассказы ее о повальном пьянстве во время приезда скупщиков пушнины, о болезнях и поголовной неграмотности.

Пьют и сейчас. Но охотники, погуляв на полученные за пушнину деньги, снова уходят в таежные дебри, где нужны меткий глаз и твердая рука, так что выпивки у них носят как бы сезонный характер.

А дети появляются теперь на свет в родильных домах и растут в люльках, обтянутых мехом — зимой, берестой, украшенной национальным орнаментом, — летом, а потом через школы-интернаты без страха и сомнений вступают в большую жизнь.

Для школьника, студента, инженера, врача-национала поездка во время каникул или отпуска в родные юрты — возвращение к милой всегда колыбели детства, где другие крохи в замшевых вышитых сапожках, подрастая, нянчат городских кукол и носятся с яркими книжками.

В юртах рыбаков, в стадах оленьих, на кочевых стойбищах охотников есть и нынче приверженцы вольного житья лицом к лицу с суровой природой, к которой они прикипели сердцем. Что это такое, поймет только тот, кто чувствует ее красоту, кто знает и радость общения с нею, и победу над всеми препятствиями, которые она ставит на пути человека, и острое чувство преодоленной опасности, когда каждый мускул, каждый нерв дрожит от пережитого напряжения.

Не это ли гордое чувство влечет на Север смелых, сильных людей, для которых покой и старость — одинаковые понятия? Представьте себе длинные ряды тесно поставленных балков, будто два поезда из теплушек стоят на путях. Так выглядит улица Надежд в поселке Светлом, на Пунге в Березовском районе. Отсюда идет дальше газопровод Игрим-Серов. Молодые ребята с улицы Надежд тянут нитку Пунга-Надым в Ямало-Ненецкий округ. Тяжелая, грязная работа — рытье траншей в болотистой тайге. Пот заливает глаза, а отбрось сетку накомарника — умоешься собственной кровью, так облепят полчища комаров и крошечных, но свирепых мошек.

Ребята укладывают трубы и строят себе поселок Светлый…

Мы плывем вверх по Оби и не видим ни светлых, ни темных поселков. Вода. Небо. Далекие низкие берега. Ночь плывем — ни огонька. Утро — пустыня, только кое-где возникают знаки, отмеченные в лоцманской карте, как «береговая обстановка», да промелькнет несколько изб, где, по выражению помощника капитана, «в двух не живут, третья заколочена», — надоело людям житье на отшибе, ушли на нефть.

Ночью мы поднимались в капитанскую рубку, наблюдали по локатору, как идет наш теплоход, — светлое пятнышко в фарватере широченной реки. Изредка появлялось что-то движущееся навстречу: баржа-самоходка или буксир, толкающий бесконечную связку плотов. И еще новшество в судоходстве нас привлекло — глубина измеряется эхолотом: просто и быстро, не то что метать тяжелый шест в текучую глубину.

Теплоход шел уже не по Большой Оби, а по Оби Юганской мощной протоке с массой поворотов, излучин, островов, покрытых все еще высоко затопленным уремным лесом.

Когда мы окончательно пресытились безлюдьем реки, во взбаламученных глубинах которой, словно желтые облака, клубилась масса ила, вдруг откуда-то сбоку вывернулась моторка, а на ней, похоже, рыбак из отдыхающих, голый и черный как черт. Вся наша писательская галерка у капитанского мостика взорвалась криком: