Анатолий Дементьев: Прииск в тайге

— В России много развелось вольнодумцев, — говорил Кривошеев. — Они-то и смущают народ. Поверьте, господа, если мы не примем решительных мер, потом трудно будет бороться.

— Ох, грехи наши тяжкие, — тихонько прошептал отец Макарий. — Доколе господь терпеть их будет.

— В чем же дело, ротмистр? — бросил через плечо Вихорев. — Боритесь, это ваш прямой долг.

Все сидящие за столом чуть заметно улыбнулись. Жандарм покраснел еще больше и сердито взглянул на есаула.

— Бороться с крамолой должны все, есаул.

Вихорев поднялся. Заложив руки за спину и четко ставя ноги, заходил по пушистому ковру.

— Совершенно верно. Это мы и делаем с божьей помощью. Вспомните недавнюю забастовку рабочих Златогорского военного завода. Неприятно, но пришлось прибегнуть к оружию.

— Скажите точнее — к расстрелу, — едко добавил Кривошеев.

Вихорев наклонил голову:

— Не надо громких слов.

— А какая демонстрация рабочих была недавно в Перми, господа, — заговорил горный инженер Иноземцев. — Колоссальная! На улицы вышли тысячи людей. И знаете, что они кричали? — Иноземцев обвел собравшихся взглядом. — Они кричали: «Долой самодержавие!» Вы только подумайте, господа!

— Ох, грехи наши, — снова пролепетал отец Макарий и перекрестился. Кривошеев крякнул, остальные, нахмурясь, молчали.

— Пермский губернатор, — продолжал Иноземцев, — был вынужден удовлетворить требования демонстрантов и освободил политических арестованных…

— Болван! — сквозь зубы процедил Вихорев, продолжая ходить по ковру, и непонятно было, к кому это относится: к губернатору или рассказчику. Наступило неловкое молчание.

— Господа, — сказал зевая Атясов. — Полагаю, мы все определили. Утро вечера мудренее. А сейчас прошу отужинать.

Утром, когда гости еще почивали, к дому управляющего прибежал Клыков. На десятнике лица не было, дышал он как загнанная лошадь. Привратник не пустил Ивана.

— Спят господа, опосля приходи.

— Какой черт опосля, — десятник плюнул в сердцах. — На прииске народ взбунтовался, а ты — опосля.

Привратник от удивления раскрыл рот. Клыков взбежал по лестнице и потребовал, чтобы о нем немедленно доложили управляющему. Евграф Емельянович вышел, на ходу завязывая пояс шелкового стеганого халата.

— Ну? — он хмуро поглядел на десятника.

— Беда, Евграф Емельяныч. Бунтуют старатели, озверели. Меня убить грозили, еле спасся, а Юзеф Сигизмундович там… не знаю, сладит ли…

Брови управляющего вздрогнули, поползли вверх.

— Этого надо было ждать, — пробормотал он, направляясь в комнату Атясова. — Вот он 1904-й, и у нас началось…

Через полчаса казачий отряд под командой есаула Вихорева скакал к приисковой конторе.

Как вихрь летели казаки на старателей. Не сдержав лошадей перед растерявшимися людьми, врезались в самую гущу. В воздухе замелькали нагайки. Вздыбленные всхрапывающие кони кружили и приплясывали на месте, били по воздуху копытами. Толпа в страхе отпрянула.

— Р-р-разойдись! — зычно кричал Вихорев, размахивая шашкой и плашмя ударяя ею каждого, кто попадался на пути. — Р-разойдись!

Народ побежал от конторы в разные стороны. Одни прихрамывали, другие держались за головы обеими руками, лица у многих были залиты кровью. Несколько человек остались лежать на площади.

— Ироды! Душегубцы проклятые! — неслись крики.

— За что людей бьете, казара окаянная! — крикнул молодой парень в разодранной от ворота до подола рубахе. На лице у него вздулся багровый рубец. Это был тот самый парень, что не захотел слушать оратора. Парень схватил булыжник, ловко метнул в голову конника. Казак выронил нагайку, покачнулся в седле и свалился на землю. Другой казак, повернув свою лошадь, сшиб парня. Над площадью пронесся страшный крик. Увидев это, старатели остановились. Подбирали камни, из плетней выдергивали колья, а кому под руку и железная полоска подвернулась.

— Бей казару проклятую!

На конников посыпался град камней. Протяжно ржали испуганные лошади, кричали всадники, размахивая нагайками. В воздухе повисла крепкая ругань. Старатели напирали. Те, что убежали, вернулись выручать товарищей.

— Р-разойдись! — кричал взбешенный есаул, быстро вращая над головой сверкающий клинок. Вихорев хищно оскалился, ноздри его раздувались, он сыпал удары направо и налево. Метко брошенный булыжник угодил ему в руку. Есаул выронил саблю, взвыл от боли. Бросив поводья на шею лошади, левой рукой он выхватил револьвер.