Иван Катаев - Сердце - Повести и рассказы

Запах тысячелетней армянской нищеты еще витает над этой страной, сложный и настойчивый запах кислого молока, лука, кизячного дыма и немытого тела. Где только не вдыхаешь его, — в пыльном и потном вагоне Джульфинской ветки, в глинобитных трущобах городских окраин, на палубе севанского судна, идущего под вымпелом капитана Гаспаряна, и — в деревнях, в нагорных деревнях, в закоптелых склепах с плоской крышей и черной зияющей дырой входа, в этих могильниках, сложенных из грубого камня и называемых домами. Откуда же повелась она тут, нищета, в полдневном и теплом краю, отчего так въелась в тело народа, не брезгающего трудом, терпеливого и усердного? Как, почему, на какой почве расцвел этот лохматый и черный цветок, этот жилистый и цепкий репейник нищеты?..

Отправляйтесь из Эривани на запад, поглядите на дрожащие в горячем мареве просторы Шамиранской степи и Большого Сардарабада. От зноя, от безысходной сухости, от смертельной скуки бесплодия изнемогает плоская земля, загнутая по краям мглистыми горами. Как раскаленный голый противень, лежит земля, и горько и страшно за ее бездолье, праздность, от века неутоленную жажду, и вчуже першит в горле и вянет язык. Только сухая, как мочало, белая полынь застилает каменно-черствые грунты да злые когтистые лапы колючих растений тянутся из трещин. Нагота и тоска Палестины... Белые пыльные дороги прямо и неукоснительно мчатся навылет через эти равнины, потому что незачем останавливаться здесь, нечего делать, немыслимо жить. И так на сотни километров, на десятки тысяч гектаров... Вот поля Армении, засеянные нищетой, — ибо, кроме нее, здесь не растет ничего.

Поезжайте на север и на восток из Эривани. Перед вами распахнутся и медленно взойдут к небу плоскогорья Абарапа и Нор-Баязета. Владения одичалой тишины... Буро-зеленоватые холмы, блеклые, будто истоптанные и протертые, луговины на склонах, базальтовые осыпи, обрывы, мелкие заплаты пашен и посевов. Селения редки и почти неотличимы издали от природных бессмысленных нагромождений камня. Скудные стада ползают выводками личинок среди огромных наклонных пустынь, ничем не занятых, подвластных только солнцу и ветру. Хоть бы одна фабричная труба торчала на этих сирых пространствах, хоть бы один светлооконный заводской корпус гремел движением и жизнью! Но тут, в горных деревнях, производят только нищету, армянскую нищету, а больше ничего не могут и не умеют делать.

Теперь ступайте из Эривани на юг, в Камарлю, к великим снежным братьям — Араратам. Вы минуете спаленную широту, пыльную хмарь Юго-восточных киров, и вот впереди свежим зеленым потоком растечется долина Аракса. Ни с чем не сравним этот низкий разлив сплошных садов, где темные кущи абрикосовых и ореховых деревьев сильней определяют счастливую желтизну виноградников и пышное серебро шпатовых зарослей, а остроконечные тополя там и здесь вылетают из общего уровня листвы, как возгласы радостного удивления. Видится, будто пена садов омывает самое подножье Большого Арарата, сверкающие плотные снега которого вечно неожиданны и ярки над этим южным праздником зелени. Сытые, бойкие селения стоят тут одно подле другого, как бы взявшись за руки. Всем хватает хлеба, сыра и легкого лукавого вина, а хлопком и фруктами — щедро награждают город. Хлопотливый труд и довольство обосновались на этом берегу Аракса. Здесь уже редко поминают о бедности. Здесь говорят о близком богатстве.

Напоследок, не покидая Эривани, пройдите на южную оконечность города. В стропилах, в грудах тесаного камня возникнут перед вами кварталы действующих и близких к рожденью заводов. Подминая под себя глиняные руины азиатских жилищ, возвысились эти твердыни из черного туфа, дающие предместью облик и смысл современных городских окраин. Столица Армении вступает на путь, давно и твердо избранный человечеством. Здесь начинают выжигать карбид, синтезировать каучук, плавить базальт. Предместье громыхает машинным творчеством; оно содрогается от резких движений, раньше не знакомых этой стране, тяжко и сонно катившей на буйволах. Повелительные крики грузовика; звенит молодой трамвай. Бедность не знает этого самоуверенного грома и лязга, этой озабоченной спешки, — она медлительна и безгласна...

Но как же изгоняют нищету?

Каким орудием выпалывают ее ветвистые корни?.. Почему скаредная пустыня вспыхивает вдруг зеленым пламенем драгоценных садов, а на каменистом нагорье вырастает оазис индустрии? Где сила, пробуждающая скрытые захороненные богатства? Имя стихии, вливающей жизнь в омертвелые члены Армении?