Владимир Дудинцев - Белые одежды

— Кто из вас, друзья, мне объяснит, — начал дядик Борик рыбацкую беседу. — Почему тот берег такой высокий, а этот, где мы сидим, такой низкий и ровный. Что за явление?

— Проще простого, здесь же пойма, — сказал Павлик.

— Пойма, Паша, это не причина, а следствие. Ладно, вы не занимались этим вопросом. Тот берег высокий — потому что он правый. Земля вращается с запада на восток, понял? Берег постоянно надвигается на реку, вода по инерции ударяет в него и подмывает. Бэра закон слышали? Закон Бэра. А с нашего берега река постоянно отступает, берег из-под нее уходит на восток. Оседает ил, песок. Поэтому здесь остается низина.

Образуется пойма. Такое же явление, как в маятнике Фуко.

— Чей маятник? — спросил Павлик.

— Ешь и помалкивай.

— А все-таки… Дядик Борик…

— Ну что тебе?

— Хреновский ты рыбачишка!

Борис Николаевич, морщась, с сожалением на него посмотрел.

— Не, я серьезно, рыбачишка ты хреновский. У тебя нет реакции. Видишь такую рыбу…

— Ты лучше посиди, посмотри вокруг себя и подумай.

В этот вечер из уважения к природе Борис Николаевич не разрешил разводить костер. Мы легли спать в машине, сдвинув к рулю переднее сиденье и опустив его спинку.

Проснулись мы с Павликом хоть и рано, но Бориса Николаевича все же упустили — в машине его не было. Мы быстро разыскали ящичек с червями и убежали к реке. Нетерпеливо размотав удочки, закинули их там, где был ивняк. Минут через сорок у меня мелко запрыгал, задробил поплавок, и я вытащил растопыренного леща…

Тут меня за плечо тронул неслышно подошедший Борис Николаевич.

— Дудик, — осторожным, выразительным шепотом позвал он. И пальцем поманил. — Успеете на рыбу насмотреться. Окунь, он везде полосатый. Надо на природу смотреть. Она, правда, тоже везде присутствует…

Мы уже шли куда-то, от реки.

— …Присутствует везде. А проявления у нее индивидуальные. Сейчас увидите кое-что. А мальчишка пусть ловит. Ему еще только тридцать лет…

Приказав Павлику развести костер и сварить уху, он поманил меня дальше властным пальцем. И подтвердил свою волю строгим взглядом. Не проронив ни слова, мы ушли от реки, углубились в плотный яркий кустарник, который рос здесь линией, повторявшей линию берега, и, миновав эти кусты, оказались на ровном, открытом месте с ямами и канавами, поросшими мохом и пучками травы.

— Окопы, — шепнул мой торжественно притихший приятель и присел перед небольшой кочкой, приподнявшей мох. Бережно снял с нее зеленый лоскут. Там оказался почерневший, раздавленный временем человеческий череп.

— Видишь, молодой был человек. Зубы все на месте. Ни одной пломбы. А вот его подсумок. Кожа, видишь, цела. И патроны… Вон как их, позеленели… Кружка вот его. И в кружку попало…

Дядик Борик поднял синюю эмалированную кружку, пробитую насквозь пулей. Подержал и положил на место. А я, осмотревшись, нашел то, что осталось от сапог солдата — юфтовые головки. Увидев их, Борис Николаевич помял кожу.

— Видишь, кирза истлела, а головки как новые. Деготь консервирует…

Дядик Борик закрыл череп тем же моховым лоскутом и поднялся, держа серую челюсть, усаженную светлыми крепкими зубами. Мы огляделись. Вокруг, там и сям виднелись такие же моховые кочки. Приподняв мох на одной из них, Борис Николаевич тут же опустил его, еще больше помрачнел.

— То же самое…

Некоторое время мы постояли среди этих кочек. Потом я услышал новый, несмелый голос Бориса Николаевича:

— Дудик…

Он все еще держал в пальцах серую челюсть. Я молчал — знал, что главное сообщение мой давний и глубокий собеседник еще не сделал. Хотя приготовил его уже давно и давно уже ведет меня к чему-то главному.

— Дядик Борик просит у вас извинения за то, что не сказал вам сразу о цели этой поездки. Я считаю, что мысли надо осваивать, непосредственно наблюдая объект. Я уже был здесь однажды.

И он слабо улыбнулся, показав беззубые десны. После этого он повернулся лицом к реке. Вернее, к торжественной ржаво-красной стене противоположного берега, слоистые выступы которой были ярко выделены утренним солнцем.

— Они все были там, на высоком берегу. Выгодная позиция. Всегда стараются захватить высоту. Спокойно, с высоты постреливали в наших. А наши ребятки, Дудик, лежали на равнине. Как на ладони лежали. Хоть и зарылись в землю. Выбирай и бей. Спрашивается, почему же не наши отступили, а немцы? Почему вот этот солдатик, спрашивается… Почему не убежал? — дядик Борик с уважением и страхом посмотрел на челюсть, которую все еще держал перед собой. — Ведь видел — гибнут кругом ребята. И лес же рядом! Почему не спасти жизнь? Вот у нас в цехе из-за премиальных, из-за десятки черт знает на что способны… А тут жизнь… Ну, конечно, дезертира могут поймать, есть трибунал, расстреляют… Но все равно — три, пять дней поживешь. Пять дней! А могут и не расстрелять. Даже не поймать могут. А тут через час… А может, даже через минуту… Ведь он не убежал! Вот он, Дудик… Остался здесь. И другие… А те — прекрасно вооруженные, занимавшие господствующую над плацдармом высоту… вдруг сами снялись… И не побежали, нет, а организованно, осторожненько исчезли. Утром глядь, а тот берег уже оставлен врагом. Смылись, понимаешь… Дядик Борик уже загорелся своей идеей.