Владимир Дудинцев - Белые одежды

— Должны быть. То есть, конечно, есть. Это станет полностью ясно, когда полученные семена будут пророщены.

— Могли бы вы уже сегодня перечислить свойства гибрида?

— Не все. Некоторые мог бы.

— Кто будет проращивать семена?

— Тот, у кого сейчас в руках ягоды.

— Его имя, адрес…

— Это мне не известно. Распоряжался Посошков.

— Так что же, мы у Посошкова будем спрашивать? Нет людей, значит, нет и ягод. Вы можете с уверенностью сказать, живы ли эти ягоды?

— Я уверен, что живы.

— Уверен или знаю? Между этими понятиями есть разница, вы сами это… проповедуете.

«Он хитер, — подумал Федор Иванович. — И глубок. Если скажу, что знаю, он тут же спросит, откуда знание». Следователь настойчиво припирал его к стене.

— Уверен, но не знаю, — ответил он.

— Если не знаете, почему же писали статью в журнале?

— Когда писал — знал.

— Вы уверенно говорите о свойствах гибрида. Из чего же вы строите свою уверенность? Стригалев говорит, что гибрида нет. Посошков в могиле. Сами вы не знаете, живы ли ягоды и где они. И вы все еще уверены?

— Уверен. Потому что…

— Не надо, я знаю, что вы скажете. Вы скажете: ягоды получены по правильной методике. Угадал я?

— По единственно правильной.

— Советская наука называет эту методику вейсманистско-морганистской. Выходит, что вы — твердый, убежденный вейсманист-морганист?

— Не совсем так. Это логика незнающего.

— Ну-ну. Послушаем знающего.

— Речь идет не об убеждениях, а о причинной связи. Если поднести пламя к вашей погасшей сигарете, есть основания ожидать, что табак загорится. Если нанести пыльцу культурного картофеля на рыльце этого полиплоида, может наступить оплодотворение, полезное для сельского хозяйства.

— Хорошо, — следователь задумался. — Ваши три ягоды где-то в недоступном месте. Значит, вы еще не исследовали их свойств. Почему же вы разрешили Посошкову подать за рубежом все эти неясности как великое достижение? Только на том основании, что верна методика?

— Во-первых, я не разрешал. А во-вторых, вы неправильно ставите вопрос.

— Этого не надо, — следователь сунул в рот забытую погасшую сигарету, поджег ее и пыхнул дымом. — Гибрида нет! И никогда не было. Скажите это прямо.

— Гибрид был, — спокойно заметил Федор Иванович.

— Вы можете упираться, как хотите, но из ваших же слов явствует, что гибрида нет… Ну, допустим, он есть. Допустим, вы предъявили какие-то ягоды следствию. Допустим! Кто нам скажет, что это за ягоды?

— Эксперт.

— Эксперт скажет, что надо сначала из ягод получить живые семена и прорастить их. Эксперт скажет: дайте ягоды! Неужели вы думаете, что эксперт, советский ученый, мичуринец, пойдет на поводу у вейсманистско-морганистских толкователей природы, у идеалистов? — следователь посмотрел на стенографистку. Она торопливо писала.

«Идеалисты — ваши мичуринцы», — хотел сказать Федор Иванович, но удержался.

— Да, я все понимаю, — проговорил он. — Но это не значит…

— Наконец-то. Очень хорошо, что хоть понимаете. Я все-таки доказал вам, что гибрида нет, — следователь, глубоко затянувшись, положил сигарету на спичечный коробок и закрыл дело. — На этом мы сегодня кончим.

Стенографистка тут же вышла. Двое мужчин, не глядя друг на друга, долго молча сидели в прокуренном тусклом кабинете. Потом следователь поднял голову. Думая о чем-то, смотрел некоторое время на Федора Ивановича. И вдруг просиял:

— Какой интересный галстук… Впервые вижу. Как вы его завязываете?

Федор Иванович почувствовал в этих словах критическое любопытство человека с другой планеты, где внимание к галстуку считается суетой.

— Это несложно, — проговорил он смущенно, вынужденный отвечать. — Я не люблю тугие узлы, поэтому запускаю туда палец и слегка… вот так… освобождаю…

— Очень интересно, — сказал следователь, странно смеясь одними глазами. — Тут целая наука!..

— Здесь действительно наука, а не в шутку, — заметил Федор Иванович. — Вы же знаете, папиллярные линии на пальцах… У каждого человека свои… Или форма ушей… Галстук тоже отражает… Какой человек — такой и галстук…

Рука следователя автоматически метнулась расправить свернутую на груди сизую трубку. Движение это было в самом начале пресечено задетой самолюбивой волей. Произошла сложная встреча веселых взглядов. Тут и явилась стенографистка. Положила на стол отпечатанные на машинке страницы. Следователь, забыв повисшую на лице улыбку, стал читать. Потом подвинул листы к Федору Ивановичу. Тот обстоятельно прочитал свои показания, удивился, что нет ни одной опечатки, и подписал каждую страницу.