Николай Глебов - В предгорьях Урала. Книга первая

Толпа загудела.

— Наш лучший ответ врагам — взять власть в свои руки. Да здравствует революция!

После выборов в станичный комитет вошли в большинстве фронтовики.

В середине ноября выпал снег. Шел он несколько дней подряд. Затем ударили морозы и установился санный путь. В деревнях и станицах попрежнему было неспокойно. Стычки бедноты с представителями властей начали охватывать новые волости.

В Марамыш в одиночку и мелкими отрядами стали стекаться с уезда вооруженные люди. Явились с оружием в руках коммунисты из Черноборья, Орловки и деревни Речной. Шли и ехали они все больше окольными дорогами, избегая богатых заимок. В город они прибывали обычно ночью, размещались в избах кожевников и пимокатов. В Укоме партии было особенно людно. В караульной комнате на полу спали вповалку только что прибывшие из Становской волости дружинники. Привел их Георгий Шушарин, которого Русаков знал по подпольной работе. Тут же вместе с ними в углу, положив голову на плечо соседа, дремал нижневский маслодел Федор Иванович Зубов.

В небольшой комнате Русакова собрались Епифан Батурин, Шемет и ряд других коммунистов.

— Получено обращение большевиков к гражданам России. Буржуазное Временное правительство низложено, государственная власть в Москве и Петрограде перешла в руки Советов, — торжественно заявил Русаков собравшимся. — Челябинск и Зауральск перешли в руки трудового народа. План захвата государственных учреждений Марамыша таков…

Русаков вынул из бокового кармана аккуратно сложенный лист бумаги и, развернув его, обвел взглядом присутствующих.

— На тридцатое ноября назначено заседание меньшевистского Совета. Из Зауральска ждут комиссара Временного правительства Карнаухова. Наша задача — изолировать меньшевиков, арестовать их руководителей, которые будут на заседании, и затем, после окружения гарнизонной роты, занять почту, телеграф. Как ты думаешь, товарищ Батурин, — обратился Русаков к Епифану, — кому можно поручить захват меньшевистского Совета? — И, не дожидаясь ответа, Русаков предупредил: — Учти, что задание ответственное и от успеха операции зависит весь ход восстания.

— Пойду сам, — решительно тряхнул головой Епиха.

— Решено. Кто на почту и телеграф?

— Пошлем Осипа, — ответил Батурин.

— Так, в казначейство?

— Федота Осокина.

— Горячий он парень, — покачал головой Русаков, — как бы не натворил что-нибудь.

Епиха задумался.

— Придется почаще держать с ним связь. Кроме того, я думаю дать ему группу фронтовиков с кожевенного завода вместе с товарищем Петровым.

— Хорошо, — согласился Русаков. — С казармами у нас с тобой выяснено.

— Да, половина людей там свои. Окружение поручается товарищу Шемету, — Епиха повернулся к молчаливо сидевшему за столом казаку.

Тот ответил:

— Я готов.

— По имеющимся сведениям, карательный отряд сотника Пономарева начинает движение к Марамышу.

Русаков поочередно посмотрел на Батурина и Шемета.

— Что предпринято?

— В Зверинской их встретит заслон Евграфа Истомина и Степана Ростовцева, — заявил, поднимаясь, Шемет.

— Григорий Иванович, а как быть с группой Дымова? — спросил Батурин.

— Разоружить. Анархист не менее опасен, чем любой контрреволюционер.

С осени анархист Пашка Дымов подобрал себе ватагу из уголовников и обосновался со своим «штабом» в Сладком краю. Изредка он делал набеги на богатые заимки и, награбив, неделями пьянствовал со своими сподвижниками. Недавно он вернулся в Марамыш из очередной «экспедиции» на заимку Дорофея Толстопятова. Дружок Никиты Фирсова успел унести ноги и анархисты хозяйничали в его усадьбе десять дней.

Стоял конец ноября 1917 года. За день до заседания меньшевистского Совета из Зауральска в сопровождении конвоя прибыл комиссар Временного правительства Карнаухов.

Заседание открыл председатель Марамышского Совета Кузьма Озеров, бывший чиновник казначейства, глава местных кадетов.

Предоставив слово гостю, он развалился в председательском кресле.

— Господа, печальное известие — большевики полностью захватили власть в Петрограде, Москве и других городах Центральной России, — начал Карнаухов и, вынув носовой платок, потер им усы.

— Но казачество и крестьяне Зауралья не питают ни малейшей симпатии к большевистским Советам и стоят за нас.

В зале послышались одобрительные хлопки. Кузьма Озеров, приглаживая свою бороду, лениво позвонил в колокольчик. Когда в зале стало тихо, Карнаухов продолжал: