Николай Глебов - В степях Зауралья. Книга вторая

Охорович поднялся на ноги, в смущении стал теребить темляк шашки. Сергей постоял с минуту у порога, как бы обдумывая что-то, и, опустив голову, вышел. На утро он распорядился запрячь лошадь в тарантас и спокойно вошел в комнату певицы.

— Съездить в лес хочу, решил отдохнуть от зауральских дел. У тебя нет настроения прокатиться со мной?

Элеонора приблизилась к Сергею и, пытаясь его обнять, спросила:

— Ты на меня не сердишься?

Сергей отстранил певицу и сдвинул брови.

— Не будем об этом говорить.

Через час они ехали по Толмачевскому бору. Горячее июльское солнце яркими полосами лежало среди деревьев, освещая густой папоротник и росший в низинах богульник. Воздух был прозрачен, насыщен запахом смолы. Всю дорогу Сергей был угрюм. Доехав до середины бора, он повернул лошадь в его глубь, удаляясь все дальше и дальше от дороги. От толчков тарантас бросало из стороны в сторону, но не обращая внимания на пеньки и кустарник, ветви которого порой хлестали по лицу, Сергей продолжал удаляться в лесную глухомань.

Элеонора тревожно посматривала на суровое лицо Сергея. Выбрав поляну, озаренную ярким солнцем, он сошел с тарантаса и не спеша вынул веревку из-под кучерского сиденья.

— Вылазь! — сказал он мрачно.

Элеонора неохотно спустила ногу на подножку тарантаса. Сергей рванул ее на траву и, повалив на землю, скрутил веревкой руки. В лесу прозвучал отчаянный вопль женщины. Стиснув зубы, Сергей поволок ее к дереву. Платье Элеоноры затрещало. Глаза певицы со страхом смотрели на молодого Фирсова.

— Сергей, Сережа! Что ты делаешь!

— А, заговорила, — задыхаясь от злобы, зашептал тот, прикручивая ее к дереву. — А с чехом тебе миловаться любо было, любо? — продолжал он, точно помешанный. — Я не то еще тебе приготовил, подлая тварь!

Вернувшись к лошади, он поспешно снял чересседельник и приблизился к певице.

Резкий удар ремня заставил Элеонору вскрикнуть. Сергей осатанело бил женщину. Сажней звала на помощь, но деревья, окружавшие поляну, были молчаливы, только какая-то пичужка испуганно метнулась в кусты.

Вскоре крики умолкли. Яркий луч солнца проник на лесную поляну, осветил лежавшую без памяти Элеонору. В лесу было тихо.

Остановив взмыленную лошадь у ворот дома, Сергей поспешно вбежал по ступенькам крыльца и направился в комнату Охоровича. Офицер с книгой сидел возле окна. Сергей, сдернув его со стула, подмял под себя. Стукнув его затылком об пол, вскочил на ноги и схватил лежавший на столе револьвер.

— Вон из дома! — крикнул он бешено и взвел курок.

Охорович с трудом поднялся и, опираясь рукой о стол, сказал:

— Я чешский офицер и не позволю, чтобы со мной обходились, как с врагом. Вы ответите. У меня есть солдаты.

— Убирайтесь ко всем чертям! Иначе я вас пристрелю, как собаку, — яростно бросил Сергей. — Ну!

Охорович, потирая ушибленный затылок, медленно вышел из комнаты, крикнув с порога:

— Вы будете отвечать перед военно-полевым судом!

Сергей опустился на стул и, обхватив голову, долго сидел неподвижно. Поднялся, провел рукой по лбу и, тяжело вздохнув, вышел. Через час он выехал из города, направляясь к Тоболу.

…Наступил вечер. В бору было попрежнему тихо. Лучи закатного солнца ласково ложились, золотили хвою и лесную поляну. Опустившись на корни дерева, лежала в тяжелом забытьи Сажней. Через прорехи порванного платья виднелись следы дегтя от чересседельника и сгустки крови.

Элеонора с трудом открыла отяжелевшие веки и, почувствовав нестерпимую боль от веревки, застонала. Вскоре до ее слуха из лесной чащобы донеслась песня и беззаботное треньканье на балалайке:

Песенник приближался. Заслышав стон, умолк и, увидев привязанную к дереву женщину, торопливо направился к ней.

Это был кривой Ераско, который пробирался из Куричьей дачи в Марамыш на разведку. Поспешно развязав Элеонору, он поднял ее, покачал головой:

— Милая, да кто это тебя так разукрасил? Ишь ты, какое дело… Погоди, тут у меня знакомый мужик за бором пашет. Возьму у него лошадь. Только на телеге-то сюда, пожалуй, не добраться… — говорил он озабоченно. — Дойдешь со мной до дороги? А там в город доставлю…

Элеонора молча кивнула головой и, опираясь на Ераска, с трудом выбралась из лесной чащобы.

Дня через два, собрав с помощью Василисы Терентьевны вещи, она выехала из города.

Охорович, получив от старика Фирсова в подарок золотой портсигар, не стал настаивать на розысках Сергея.