Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

— Вот и ты, друг, получил тюремное крещение. Весело. Мне вот так, а иногда и в одиночке, в свое время доводилось просиживать годы. Но теперь особ-статья. Каждый, даже маловер, на нашем аресте сможет убедиться в том, что Временное правительство с эсером Керенским во главе — капиталистическое, контрреволюционное правительство. Звонкие революционные фразы, которые изрыгают ежемесячно министры, — это пустые слова. А вот наш арест и аресты других революционеров — это подлинные дела их.

Гончаренко соглашался и, улыбаясь, кивал головой.

— А освободят ли нас, товарищ Драгин?

— По своей воле реакционер Преображенский не освободит нас ни за что. Не кто иной, как он, во время ареста… заявил мне: «Посидите, голубчики, до созыва Учредительного собрания». Ясно, кажется. Расчет у них простой. Соберутся монархисты и буржуа, изберут или царя, или президента, один чорт, издадут чрезвычайный закон об охране государства и на основе этого закона вышлют нас на Камчатку или рассадят по каторжным тюрьмам.

— Но страшен Преображенский, да милостивы к нам обстоятельства, — развил мысль Драгина Абрам. — Они за Государственной думой ничего не имеют, кроме ударников или, вернее, ударниц. А мы имеем на своей стороне рабочие, крестьянские и солдатские массы.

— Вот именно, — улыбнулся Гончаренко.

— Трудно сказать, что может быть, — продолжал Драгин, но долго мы здесь не просидим.

Все часы заключения Гончаренко находился возле Тегран. В эти минуты эта мужественная девушка нравилась ему больше, чем когда-либо. Тегран не унывала ни на минуту. Зараженные ее веселостью арестованные большевики много смеялись. Смеясь, рассказывали анекдотические случаи из своей практики. Иногда они пели дружно, звонко, задорно то «Марсельезу», то «Интернационал».

Гончаренко испытывал неизведанное еще им огромное блаженство, когда смотрел, как пела Тегран. Ее лицо в эти мгновения дышало мужеством и становилось, как две капля воды, похожим на лицо того ангела-мстителя, которого он когда-то видел в детстве в своей приходской церкви.

Глаза Тегран излучала голубое свечение, розовели щеки, а губы рдели кровью.

Абрам рассказывал анекдот:

— Смехота, товарищи. Я позавчера был в деревне. Собрали митинг. Приехал комиссар Временного правительства, и давай распинаться, что у нас и свобода, и братство, и что живем неплохо, и что жить будем еще лучше.

Берет слово такой невзрачный серячок-крестьянин. Да, говорит, это, мол, так. Свобода. А вот при царизме у меня двое штанов было, а теперь одни, и те в дырках.

Комиссар, отвечая, решил сострить:

— Что же, говорит, господа крестьяне. Не в штанах счастье. Есть, говорит, такие народы в Африке, которые, тик они совсем без штанов ходят.

А крестьянин о места и заявляет: — Да там в Африке, небось, Временное правительство со слободой, чай, лет десять, как управляет. Оттого, мол, и без штанов народ ходит.

— Ха-ха-ха, хе-хе, — рассмеялись все.

У Абрама имелся неисчерпаемый запас всевозможных анекдотов и шуток. Слушая их, наблюдая за его подвижным, дергающимся хитрым лицом, все веселились от души.

Но плохо было одно. Хотелось спать, и не давали покоя клопы.

Драгин под вечер первого дня решил познакомить друзей с очередными задачами партии.

— Проведемте-ка мы курсы, ха-ха, — смеясь предложил он. — Нет, серьезно. Нужно во всяком положении находить что-нибудь положительное, чтобы использовать любую обстановку в интересах революции. Нет худа без добра. В кои века придется нам поговорить о всяких вопросах. Делать нечего. Хотите, я расскажу вам об очередных политических задачах партии и о политической обстановке?

— Просим, просим!

Тюремная камера никогда еще за весь свой век не слышала таких горячих речей, страстных споров, какие вдруг загремели в ее стенах. Далеко за полночь велась жаркая беседа, и не раз надзиратели пытались и угрозами и просьбами заставить заключенных молчать и спать.

Только когда уже рассвело небо пожаром зари, усталые узники улеглись на покой.

Стоял жаркий полдень, когда Абрам, выглядывавший в окно, внезапно воскликнул:

— Товарищи, смотрите, к тюрьме идут воинские части с оркестрами и красными флагами!

Все бросилась к окошку, давя друг друга, стараясь хотя бы краем глаза увидеть площадь.

— Верно, — подтвердил Драгин. — Это артиллерийский дивизион и саперные роты. Солдаты вооружены, что бы это значило? Уж не Удойкин?.. Да вон он и сам, наш рыжеволосый Сенека.