Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Лишь ребятишки, занимавшие край стола, ничего не понимали, Они рождались, хворали, помирали, рождались новые… Лука Лукич путал их и звал подряд Машками — Ивашками.

— Эй вы, Машки-Ивашки! — орал он, когда орда ребят слишком шумела. — Вот я вас, галчат!.. — и раздавал щелчки, от которых у ребят звенело в голове.

В этом семействе лодырничать не приходилось. Сам хозяин поднимался чем свет, а дежурные по кухне бабы вскакивали с постелей еще раньше. Завтракали с восходом солнца; нарушения установленного порядка старик не прощал.

По дыму, плывущему из трубы сторожевской избы, равнялись соседи Луки Лукичи.

— На ногах Лука. Пора и нам с полатей. Эй, бабы, вставать!

После завтрака каждый, кроме малолеток, принимался за свое дело. Чистили двор, выгоняли скотину в стадо. Мальчишки к тому времени возвращались с лошадьми из ночного.

Бренчали ведра, надрывно скрипел колодезный ворот, стук молотков, пилы, лязганье железа раздавались во дворе. Если стояла вешняя пора, налаживались телеги, сохи и бороны; отбивали косы и точили серпы перед жатвой. Андриан чинил сбрую. Бабы убирались в дому, на кухне, шла стряпня.

Петр ходил по двору и хозяйским глазом проверял, все ли готово к выезду в поле. Потом появлялся «сам» и придирчиво оканчивал досмотр: тому что-то объяснит, другому попеняет за нерадивость, третьего научит, как ловчее отбить косу или наладить лемех сохи. Заодно разгонит ребятишек, путающихся под ногами, зайдет в хлев, посмотрит, чисто ли убрано, потом в амбар — отвеяно ли зерно.

Выезжали в поле, когда в низинах еще стлался белесый туман. Лука Лукич закладывал первую борозду, первым шел и в ряду сеяльщиков. Сеял он споро, семя ложилось ровно. На том месте, где старик прошел со своим лукошком, плешин не замечали.

Первым брал он косу в сенокос и в страдную пору и не отставал от внуков. Куда там!.. Молодые потом обольются, а на его лице ни капельки, лишь чуть-чуть побуреет рубаха на спине.

А когда принимался молотить — не наглядишься! Цеп в его руках словно игрушка. Жарынь полыхает, а он колотит под общий ритм, колотит да приговаривает: «А ну, давай, давай! А ну, давай, давай!»

Еле поспевали за ним, а цеп у него, не в пример прочим, тяжелый-претяжелый. Десяток раз взмахнешь — спина ломится.

…И так изо дня в день, в жару и холод, обливаясь потом, работала семья. Больше всех трудился и меньше молодых отдыхал старик. Каторжным трудом добывали хлеб, корм для скотины, видимость довольства для дома.

И зимой не знали отдыха: либо навоз вывозили в поле, либо шли в извоз, плели лапти на продажу, бабы ткали холсты, Андриян готовил сбрую к весне, старик валял валенки… И все шло ровно в трубу! Подати, выкупные, расходы по дому: каждый грош на счету!..

Нет, лодырничать тут не приходилось. Горяч был на расправу с лентяями Лука Лукич, но и на похвалы не скупился.

А в жаркую летнюю пору, когда всем табором выезжали убирать хлеба, щедро кормил семейство, и водочка бывала на полевом стане: Лука Лукич и сам был не дурак выпить при случае.

Лука Лукич не впервой принимал на себя тяготы мирского ходока. Любое поручение сходки он доводил до конца — счастливого или несчастливого — в зависимости от предрасположения чиновников к взяткам и веса мирской мошны.

Вести тяжбу с Улусовым он взялся не только ради торжества справедливости. Он сам, как и многие мужики, был кровно заинтересован в аренде улусовской земли.

Семейство Луки Лукича росло из года в год, а земли не прибавлялось. Двор жил надельной землей и жалкими десятинами, арендуемыми у барина. Решение Улусовых покончить с арендой было гибельно как для всего села, так и для Сторожевых. Именно поэтому Лука Лукич так охотно согласился взяться за дело почти безнадежное, ездил по судам, искал в Тамбове и в столице надежных стряпчих и адвокатов.

Он начал тяжбу с того, что густо подмазал чиновников губернского судебного присутствия, и дело как будто повернулось против Улусова. Это обстоятельство еще больше возвысило Луку Лукича в глазах тех, кто прозябал в нищете, в полунищете. У этих старик пользовался непререкаемым авторитетом — ведь он знал, у кого просить защиты, сколько полагается сунуть одному, сколько другому, какое обхождение надо иметь в управе и в земельном банке.

Кроме того, он был большой грамотей, а таких на селе в те поры можно было пересчитать по пальцам. Лука Лукич имел пристрастие к чтению; впрочем, читал он только толстые книги.