С тех пор каждый год в пасхальный день, когда стемнеет, зажигается будто бы на кургане яркое пламя, а ветер разносит волшебный вечерний звон, исходящий из-под земли.
4
Царская Грамота, в которой писано, что все земли в округе переходят во владение двориковских мужиков, пропала. Может быть, она сгорела во время бесчисленных пожаров, истреблявших село, может быть, как думали старики, ее украли бары. Некоторые доказывали, что Грамоты вовсе и не было: все это, мол, сказки.
Даже близко к описываемой поре находились люди, которые свято верили, что Грамота будет найдена. Не сомневались они и в том, что некий человече вызволит из атаманской могилы Книгу Печатную.
Тогда соберут мужики на пашне Полевой Суд , позовут на него князей, и эти справедливые люди признают за Грамотой и Книгой Печатной всю их силу; а земля, отобранная у мужиков царицей Катериной и отданная господам Улусовым, снова вернется к тому, кому принадлежала извечно.
Какой то далекий отзвук о вольном народном вече слышался в этом предании о Полевом Суде. И хотя к тому времени уже давным-давно вывелись князья Астраханские, Рязанские, Владимирские, Новгородские, Тверские, Казанские и прочие, зыбкие воспоминания о тех днях сохранились в народной памяти.
Оно так уж повелось: чем бы человеку ни тешиться, лишь бы светлело что-то впереди!
5
И вдруг Грамота нашлась.
Года через три после объявления воли двориковский поп Никифор, роясь в улусовском архиве, наткнулся на бумажный свиток времен Тишайшего царя; в нем упоминалось некое сельцо Дворики.
Поп бумагу из барского архива унес и показал некоторым двориковским старикам.
Хотя к тем дням в Тамбовской губернии было с десяток сел, называемых Двориками, старики приговорили, что все написанное в Грамоте о земле и правах относится к их Дворикам. Они с трепетом приняли от попа древний свиток, отслужили молебен и снова водворили Грамоту за образ покрова божьей матери. Однако даже этим наивным людям было ясно, что полуистлевшая грамота, в которой с трудом можно было разобрать несколько слов, не имеет силы; она нуждалась в подтверждении. Подтверждение находилось в Книге Печатной — стало быть, надо добыть ее и, благословясь, созвать Полевой Суд.
Находились в селе храбрецы, не раз пытались раскопать курган. Но всегда случалось что-нибудь такое, что пугало искателей Книги Печатной. То вдруг появится белый баран с черными глазами, то нагрянет гроза и курган как бы затрясется, то под землей раздастся колокольный звон.
— Стало быть, не те люди берутся за дело, — решали старики.
Повезло сельскому пастуху, человеку смиренному и тихому: роя невдалеке от кургана ямку для костра, он извлек из земли изъеденный ржавчиной кинжал.
Весть о находке стала известна всему селу, и старики порешили, что именно этим кинжалом зарезался атаманский сын. Они уговаривали пастуха попытать счастья и тронуть курган. Пастух отказался: он не считал себя достаточно подготовленным к тому, чтобы одолеть атаманское заклятье. Им, мол, должон быть человек святой, беспорочной жизни. А такого пока не находилось.
6
Между тем время шло, а милости насчет большой воли царь не объявлял. Покупать землю в вечность могли только богатеи. Цены на нее росли каждый год: за двадцать лет с девятнадцати рублей за десятину цена поднялась до шестидесяти рублей. Худородные наделы между тем тощали, и если при дедах с десятины снимали пятьдесят пудов ржи, то внуки не снимали и сорока.
Была у села еще одна беда: распри с барским управляющим из-за отрезков, из-за потрав и нарушения границ улусовских владений становились все более жестокими.
Много раз на сходках умные люди уговаривали мир купить отрезки. Наконец, доведенные до крайности, мужики дали согласие.
Однако к тому времени и Улусов оценил всю драгоценность отрезков, понял, что, владея ими, он может делать с Двориками все, что его душе угодно. Управляющему был отдан приказ: отрезки не продавать.
Село приуныло, а Улусов похвалялся перед соседями:
— У меня двориковские мужики как караси на удочке. Я их отрезочками под самые жабры подцепил. Я их заставлю на меня работать, как они и крепостными, мерзавцы, не рабатывали!
Долго старики уговаривали барина пожалеть обчество . Поломавшись, Улусов согласился, но выставил условие: теснившие село отрезки он отдавал не за плату, а даром, и предложил мужикам еще две тысячи десятин в вечную аренду. Взамен мужики, — разумеется, речь шла о бедноте и крестьянах среднего достатка, — должны были обрабатывать остальную барскую землю и весь урожай с нее свозить в имение.
Читать дальше