Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество

Косова, помахивая плетью, презрительно выдавила:

— Обманули вас, дураков, а вы уши развесили! Взять бы их обоих, Сторожев. Большевиками куплены, ясно.

Толпа взревела:

— Молчи, шлюха!

— Попробуй возьми!

— Почему обманули? — хладнокровно проговорил Фрол Петрович. — Шли мы из Москвы до Тамбова, из Тамбова до села, народ к севу готовится, над нами надсмехаются: неужто, мол, саламатники, еще воюете незнамо за что?

— Так, так! — Сторожев еще сдерживал себя. — Бумаги, слышь, привезли? А ну, дай, полюбопытствую, что там набрехано.

Фрол Петрович безбоязненно отдал бумагу Сторожеву. Тот прочитал, сунул в карман.

— И вы верите этой писанине? Опять коммуния вас облапошила! — И вдруг ярость прорвалась наружу. — За каждый такой лист повешу! — рявкнул он.

Толпа, следившая за каждым его движением, разом подалась вперед. Никто не кричал, никто не угрожал Петру Ивановичу, но он-то знал: одна промашка с его стороны — и не помогут ему вохровцы.

— Отдай бумаги, — злобно процедил Демьян Косой. — Слышь, кому сказано, отдай!

— Не гневи народ, Петр, — задыхаясь, сказал Фрол Петрович. — Отдай листы.

— Взять обоих! — крикнула Косова, и Сторожев подумал, что сейчас будет конец. Вот дура баба!

Толпа с рычанием наступала на них. В воздухе замелькали дубинки, кто-то бросился к церковной ограде и начал вырывать колья. И тут Косова сделала еще одну глупость.

— Расходись! — заорала она. — Стрелять будем!

— Стрелять, мерзавка? — взревел Демьян Косой. — В кого?

— Бей их, мужики, они правду прячут!

Этот вопль был подхвачен всеми. Вохровцы ничего не понимали: Сторожев молчал, молчал потому, что впервые испугался мужиков до дрожи в коленях.

— Помолчи, Марья, — прошипел он и примирительно обратился к мужикам. — Эк, расшумелись! Нужен мне Фрол. Испужал он меня своими листами. Идите, братцы, по домам. Иди, Фрол, нечего народ смущать.

— Не-ет, — Фрол Петрович упрямо потряс головой. — Я теперича до самого Антонова пойду. А ну, скажу, ответствуй, когда эту канитель кончишь?

Толпа, забыв о Сторожеве, одобрительно зашумела.

— Скажи, устал, мол, народ!

— Пахать скоро надоть, а они воюют.

— Довольно, мол, сытехоньки.

— Опять же листы!

И тут, вспомнив о бумагах, отобранных Сторожевым у Фрола Петровича, толпа снова накинулась на него.

— Отдай листы, Петр! Отдай сей же час!

Сторожев скривил губы, вынул бумаги и молча протянул Фролу Петровичу. Тот бережно свернул их, положил за пазуху и обратился к народу:

— Идите домой, мужики. Поутру ждите меня с ответом от Антонова.

— Поберегись, Фрол! — предупреждающе крикнул Демьян Косой. — Убьют!

— Не убьют, — торжественно молвил Фрол Петрович. — А и убьют — меня только. Правду им не убить, вечная она.

Он сошел с паперти и, окруженный оживленными людьми, пошел к дому. Андрей Андреевич рысью кинулся к себе. Сторожев смотрел им вслед и думал:

«Все прахом идет, нет под ногами твердости. Все зыбко, все шатается… Какую силу я им показал? Этих двух на глазах у них взять не смог… А они-то взвыли! Что будет, что будет?..»

Весь день и вечер допоздна шли в селе разговоры о налоге, о новой жизни. Антоновские комитетчики боялись показываться. Исчезли и милиционеры.

По дороге в Каменку Фрол Петрович заночевал у сестры в Грязном и здесь рассказал он, о чем рассказывал в Двориках: о Ленине и ласковых его речах, о том, что тихо в других губерниях, не слышно о мятежах и боях.

А рано утром приехал Сторожев из Двориков, где он уже успел до полусмерти избить Андрея Андреевича, как волк рыскал по Грязному, искал листы, что привез с собой Фрол Петрович, не находил, избивал упорствующих в молчании мужиков, ничего от них не добился и, разъяренный, уехал в Каменку, захватив с собой Фрола Петровича.

Сунув его в смрадный подвал, где томились десятка полтора заключенных, он разыскал адъютанта Антонова, рассказал о происшествиях в Двориках и Грязном.

— Главного смутьяна, старикашку одного, я приволок. Посадил в каталажку, но что с ним делать, знать не знаю.

Адъютант пошел с докладом, а вернувшись, разрешил Сторожеву зайти к «самому». В дверях Сторожев столкнулся с мрачным Сапфировым.

— Что там? — спросил его Сторожев, услышав пьяную песню в кабинете.

— Гуляют! — Санфиров сплюнул и смачно выругался. — Смутно у меня на душе, Сторожев. Не то я думал увидеть…

— Пошел-ка ты со своей душой, — грубо оборвал его Сторожев. — Тут такие дела затевают красные — держись! — Он постучался и вошел в кабинет.