Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество

Он шел едва заметными тропами, мимо трясин и камышовых зарослей, в которых не раз охотился с лесником, увязал в незамерзающих болотцах, падал и поднимался — чутьем находил дорогу.

Голова болела, его бросало то в холод, то в жар, мысли путались, и он начинал бредить.

Около лесниковой избы силы покинули Сторожева, и он упал.

Очнулся он через неделю. Над ним наклонилось женское лицо. Сторожев попытался подняться, но сильные руки удержали его в постели.

— Лежи, лежи, — ласково сказала женщина. — Заворочался!

Петр Иванович слабо вздохнул, что-то хотел сказать, но сознание вновь заволокло серым туманом. Лишь через два дня снова вернулось оно к нему.

Было тихо вокруг, тихо и светло. Сторожев привстал и оглянулся. Он лежал в чистой знакомой избе. Да, он помнит эту большую горницу, лики святых на иконах, высокие окна и запах свежей сосны. Держась за спинку кровати, Петр Иванович спустил на пол ноги и, цепляясь за стулья, подошел к окну. За палисадником, за лощиной, чернел лес, по небу шли бурые облака, оседая снегом на острых вершинах елей. Он тихонько засмеялся — надежен был для него этот дом.

Потом Сторожев снял с простенка засиженное мухами зеркальце и увидел худое, восковое лицо и длинную бороду.

Заскрипела дверь, пропустила тучного, краснолицего человека, одетого в нагольный полушубок.

— Любуешься? Ну стало быть ожил, раз за зеркало взялся. — Краснолицый — это был лесник Филипп — сочно засмеялся и стал раздеваться.

Опираясь на плечо Филиппа, Петр Иванович проковылял к постели. Лесник расчесал пятерней желтые волосы, стриженные под скобку, расправил пышные усы, присел на скамейку близ стола, вынул кисет.

— Так-то оно, кум! — заговорил он, свертывая козью ножку. — Я и не думал, что живым тебя увижу, больно плох ты был, ох, и плох, кум! — Лесник послюнявил конец козьей ножки и начал насыпать в нее с ладони табак.

— Слуга я тебе по гроб, — тихо отозвался Сторожев.

— Чего там слуга! — махнул рукой Филипп. — Одному богу молимся, один у нас хозяин. Ты спи, кум, я пойду поем, не обедал еще. Спи, поправляйся!

Лесник вышел. Сторожев натянул одеяло, повернулся на бок и заснул. Сквозь сон он слышал, как открывалась и закрывалась дверь, как ходили по комнате, о чем-то шептались, изредка подходили к нему, заботливо оправляли одеяло. Он проснулся, когда в избе стало полутемно, перед иконами горела лампада и по стене металась чья-то тень. Петр Иванович поднял голову и увидел молящегося кума. Он снова уснул. Утром его поила чаем Матрена, жена лесника.

— Филипп Иванович, — говорила она, по-детски морща нос, — нынче ночью уехал на станцию. Боязно мне одной. А ну, как наедут сюда коммунисты!

— А что, разве наезжают?

— Летом часто наведывались, будь они прокляты! Лесник, слышь, богач! Все углы обшарили, все сундуки разворочали! Один расстрелять грозился: ты-де, мошенник рыжий, кулак, знаем, в какую сторону глядишь! А теперь к нам ехать трудно: тропы надо знать, а то погибнешь в трясинах.

— А как наедут?

— Ох, молчи! Ночью-то осина зашуршит, а мне людской говор мерещится. Совсем извелась!

— Слуга я ваш по гроб моей жизни, — прочувствованно вымолвил Сторожев.

— Это оно конечно, — равнодушно заметила хозяйка. — Охо-хо, не хотела бы тебе говорить, да своя рубаха ближе к телу. Часа три назад из волости один проехал, знакомец наш. Рассказывает: комиссары-то вот уж как злы. В ихнем селе ночевал кто-то, обыски шли, а тот ночлежник, о них проведав, тем же часом смотался. Кто ж знает, кого они ищут, батюшка. — Хозяйка подозрительно посмотрела на Сторожева.

Сторожев нахмурился: «Вот незадача!»

Хозяйка вдруг завыла:

— Поправляйся скорее, батюшка, уходи от нас, пожалей наши головушки!

Сторожев цыкнул на нее. Она взвыла еще громче, то молила уйти, то сыпала проклятьями.

— Помолчи, дура! — зарычал Сторожев. — За свою шкуру боишься? А я не боялся, когда твоего мужика спасал?

Филипп Иванович был старым другом Сторожева. Он служил в одном полку с ним, но отец — богатый хуторянин — быстро откупил его. Филипп вернулся из солдатчины, отделился, продал скарб, скот, уехал в соседний уезд и нанялся в лесники. Дал себе зарок — стать богатым. И такие порядки завел: не то что бревна — сучка не украсть чужому человеку! Ловил Филипп мужиков с краденым лесом и нещадно драл с каждого штраф. Слезы его не трогали, жалобных слов он не слушал. В семнадцатом году чуть не убили лесника. Вот тогда-то и спас его Сторожев: приехал, уговорил мужиков, пригрозил. Народ сердцем отходчив: пошумел, плюнул да вроде и забыл обиды.