Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

Лес то придвигается к реке вплотную, то тянется вдали черной, суровой стеной. Если из леса смотреть на город ночью, — глазам представляется чудесное зрелище. Вдали мерцают огоньки, точно тысячи светлячков разбежались, разлетелись по холмам и играют друг с другом и порхают с места на место, гаснут и снова зажигаются. Медленно угасает это тихое мерцание — город погружается в сон. Лишь за Пушкарским холмом до рассвета не тухнет белое зарево: там вокзал, депо.

Город спит, улицы его в ночные часы тихи, гулки, поцелуи раздаются звонко, они будят эхо. Дремотные деревья словно встряхиваются, но через мгновенье снова погружаются в сон.

Матросская улица, удаленная от центра, от городского шума, заросшая травой, дремлет в тени огромных вязов; неведомо когда и какая добрая душа посадила их вдоль тротуаров.

Около самой реки, почти у обрыва, стоит широкий нескладный особняк купца Кузнецова. От улицы и от соседних дворов дом отгорожен высоким забором с острыми шипами поверху. Пройти во двор можно только через узенькую калитку, но она всегда на запоре — надо звонить дворнику. Услышав звонок, дворник Илья Макеев, человек суровый, неразговорчивый, медленно подходит к воротам, открывает сделанное в калитке окошечко, рассматривает и расспрашивает посетителя, куда-то уходит, снова возвращается и нехотя впускает человека во двор.

Такой порядок заведен еще купцом. Купец умер, сын его лабазными делами заниматься не захотел, вышел в адвокаты, но дома родительского не покинул и порядков в нем не изменил.

Даже заросший сад он не велел чистить, распорядился лишь прорубить в дальнем углу забора калитку и недалеко от нее, в зарослях, построить беседку.

Строили беседку и делали калитку в тысяча девятьсот третьем году; хозяин в те времена слыл за либерала.

Беседка два года подряд служила местом, где собирались и прятались местные эсеры. Ключи от беседки и калитки хранились у адвоката и у некоторых избранных людей. Люди эти со временем были пойманы полицией; адвокат с помощью знакомых и денег избежал неприятных последствий своей политической деятельности, остепенился, и беседка долгое время пустовала.

Февральскую революцию адвокат Кузнецов встретил радостно, полагая, что бывшие друзья не забудут его услуг.

В предвидении будущих благ Кузнецов перечитал три-четыре политических книжки, прицепил к лацкану красный бантик и весьма успешно выступил на каком-то митинге с речью, в которой всячески поносил старые порядки и рисовал розовыми красками недалекое будущие.

Супруга адвоката, по женскому недомыслию, сначала фыркала и морщилась, наблюдая все эти перемены, но муж со свойственным адвокатам красноречием разъяснил жене выгоды нового режима.

— Мамочка, — сказал он как-то ей, — разве тебе не все равно, какая дама будет изображаться на сторублевках, — толстая Екатерина или вдохновенная Свобода? Кроме того, мамочка, адвокаты сейчас ценятся на вес золота. Кто же иначе будет уговаривать этих хамов, чтобы они не перли скопом в царство небесное? Нет, дорогая, если в эту кашу полез Александр Федорович Керенский, — значит, и нам здесь найдется работа!

Лавры коллеги не давали адвокату Кузнецову покоя. Он окончательно решил, что, пожалуй, эсеры и есть та самая лошадка, на которой российская империя поскачет галопом в счастливое будущее, и что сам он может быть не последним человеком в этом обозе.

К этому времени с каторги и из ссылки вернулась старые друзья. Став начальниками, вершителями судеб, они не забыли счастливых дней юности, проведенных в беседке адвокатского сада. Кузнецов был вознесен, у него стали собираться сливки общества.

Здесь нередко заседал губернский комитет эсеровской партии, а глава комитета, толстомясый верзила Безруков, состоял даже в друзьях дома.

— Этот толстяк просто липнет ко мне! — говорила супруга адвоката, и чересчур полные щеки ее тряслись от смеха.

— О! Он не дурак, он знает толк в женщинах! — отвечал муж, целуя пухлые пальчики мадам Кузнецовой.

Сам адвокат, будучи большим донжуаном, после своего возвышения обзавелся толпой настолько пылких поклонниц, что для жены у него ничего не оставалось. Он был искренне рад тому, что Безруков взял на себя часть его домашних забот.

Восемь месяцев подряд Кузнецов работал не покладая рук. В погоне за славой он не забывал о существенном, предпочитая брать за услуги и поручения золотом, отрезами сукна и шелка, сервизами и продуктами.