Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Н-да, трудно, — сказал Лев. — Семейный ты, тяжко тебе.

— А то не тяжко? Говорю, съели! Ты чего стоишь? — крикнул Антон Антонович сыну. — Я кому сказал — за водкой.

— Не пойду! — пробасил Петька.

— Ах, ты! Где у меня ремень?

— Я те трону! Я Ваську разбужу, он те тронет!..

— Ишь какие растут! — засмеялся Антон Антонович. — Вот так власть: сын на отца орет. А в общем, у меня сын смирный, у меня сын работящий, в меня сын! — Антон Антонович подкрутил усы. — Ну, я сам за водкой сбегаю, раз сын услужить не хочет.

— Я схожу, — сказала жена.

Антон Антонович полез было в карман, но Лев опередил его и достал деньги.

— Нет, нет, Антон Антонович, уж ты меня прости!

— Нет, уж ты меня прости!

— Я прошу!..

— А, леший с тобой!

«Что это он больно добрый? — подумал Антон Антонович. — Что это он мне угождает, сукин сын? Про нэпманов болтал. Лобастый какой! С такими лобастыми только держись!»

Заговорили о погоде, о ценах.

Через четверть часа вернулась жена.

— Нет водки, — сказала она.

— Как так — нет?

— Вся. Я пойду на Рыночную, — прибавила она. — Может быть, там есть.

Старик опять разразился руганью, крыл кого-то за то, что нет водки, когда рабочему человеку охота выпить, что галоши носятся только пять лет, что заработки плохие, что квартира темная, а дерут за нее невесть сколько.

На кровати с подушки приподнялась голова.

— Отец, а отец!

— Ну!

— Замолчи. Глупости порешь!

Старик мгновенно замолк.

— Видал, какие пошли? — прошептал он Льву. — Все в меня! Рабочая кость, право слово, рабочая. Каждым подавишься.

— Вот черт старый, развезло его! — сказали с кровати.

— Они с Семеном Новичком пили, я видел, — добавил другой голос.

Только сейчас Лев заметил, что Антон Антонович не совсем трезв.

— Он видел, а? Скажи пожалуйста, углядел! На ваши я деньги пью или на свои? А? — возопил Антон Антонович. — Я вас холил, я вас в люди вывел, а вы же на меня же!..

— Ежели ты будешь орать, я нынче же уеду, — сказали на кровати. — Ей-богу, уеду!

— Ну, ну, ишь ты какой сердитый! Стало быть, так, — обратился Антон Антонович к Льву. — Я его три года не видел. Ну, момент подошел, я и выпил! На радостях, скажи ты! Меня и разобрало! Па-а-теха!

Вернулась жена Антона Антоновича с водкой. На столе появились самовар, хлеб, селедка, обломанные вилки.

— Я ее в жисть не люблю, водку-то, лопать! — рассказывал Антон Антонович. — Это я на радостях. Святая икона! Опять же депу пускают, и друг мой Сенька Новичок, такая у него фамилия, — работать пойдет. Вот и выпили.

— Он, верно, непьющий у меня, — гордо сказала жена. — Кричать только любит. Мы к этому привыкли, а чужим — смехота.

— Плохо живет пролетариат! — Лев покачал головой.

— Хуже нельзя. Жмут кругом!

— Недовольны?

— Страсть! Ишь ты что выдумали! Водки нет!

— Другие лучше тебя живут?

— Всяко! — буркнул Антон Антонович.

— Слышь-ка, — сказал Лев, — троцкисты-то разгулялись! За вас, за рабочих стоят. Говорят, мужичка бы поприжать. А то мужичок, мол, больно много власти над рабочим классом забрал. Или брешут?

— Брешут! — ответил Антон Антонович, громко хлебая чай.

— Ясно, брешут, — сказали с кровати. — Я слыхал, троцкисты против семичасового рабочего дня.

— Н-но? — удивился Антон Антонович, словно это было новостью для него. — Против? Ах, ты!..

Потом, словно вспомнив о чем-то, он начал ругать мастера, который мешает ударной бригаде, не дает спецодежды и кипяченой воды.

— А вы бы его в тачку! — Лев добродушно рассмеялся.

— Погоди! Чего это ты плетешь? Чтой-то у тебя слова какие-то такие…

— Какие слова? Я по простоте.

— Постой, постой! Да ты… ах ты, растак твою так! — Антон Антонович поднялся, потом опять сел, вытер со лба пот, расстегнул ворот. — Ну, и дурак ты! Да кто у нас мастером-то, ты знаешь? Ванюшка Назаров. Я ему в пятом году патроны на баррикаду носил. Он уже в те поры в партии состоял. Это, брат, свой до костей парень.

Дверь открылась, и на пороге появился толстый, улыбающийся во весь рот человек.

— А, именинник! — закричал Антон Антонович. — Сеня! Дружок! Вот он — Новичок, такая у него фамилия. Пьяный?

— Не-ет, протрезвел! Не век же!

— А вот будешь опять пьяный! — Антон Антонович потряс перед носом Семена бутылкой.

— Не хочу. — Семен отстранил его. — Ну тебя к бесу! У меня и то сердце шмыгает, как мышь в мышеловке.

— С собрания?

— Угу! — сказал Новичок и раскрыл табакерку.

— Дай нюхну!

Друзья нюхнули и долго раскатисто чихали, вытирая слезы, снова чихали, что-то силились сказать друг-другу и не могли.