Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Новость не слышал?

— Нет. А что?

— На твоей земле, м-м, теплоцентраль будут строить.

— Да что ты!

— К бесу летит поместье! Если даже случится переворот, именья все равно не вернут.

Кудрявцев побледнел.

— Да ты не трясись! Иван Александрович пишет: может быть, оттянут закладку.

— Кто это такой?

— О-о, брат, это… это, м-м, возможно, будущий диктатор. За всех нас старается. Риск громадный — петля над ним качается…

— Дай бог ему здоровья!

— Свой человек! Огромнейшими делами ворочает. Иван Александрович пишет: идут последние приготовления: война на носу. Где уж там большевичкам против всего Запада и Америки!

— Николай Иванович!

— Вот так! А тобой недовольны. Иван Александрович пишет: если, говорит, Кудрявцев будет вихлять, пусть пеняет на самого себя.

— Да разве я…

— Вы, пишет, за ним не очень-то бегайте. Можем обойтись и без него.

— Да я…

— Хочешь новость? Сугубо секретная… Только чур!..

— Николай Иванович!

— Верю, верю. — Камнев понизил голос до шепота. — Теснейшие связи с заграницей. Огромнейшие деньги. Три государства дали согласие: как только начнем — поддержат. Иван Александрович пишет — вот-вот, может быть, завтра.

— Да что ты!

Кудрявцев, ошарашенный новостями, сидел точно на иголках, — дрожащими руками пощипывал бородку, снимал и надевал очки и вообще был взволнован до крайности.

— Они там уже правительство составили, шептал Камнев. Все инженеры, профессора. И премьер уже известен. Но! — Камнев поднял палец, — не очень доволен нами Иван Александрович. Активности мало, пишет. Не чувствуем Верхнереченска, пишет. Учитывать, пишет, не будем. Понимаешь? Учитывать-то при победе и не будут!

— Николай Иванович! — ослабевшим голосом заговорил Кудрявцев, он держался руками за сердце, лоб его покрылся испариной. — Я ничего, ничего не соображаю.

— Оно и видно! — язвительно сказал Камнев. — Я давно знаю, что ты в этих делах младенец. Да, собственно, черт возьми, ради чего я стараюсь? — вдруг взорвался он. — Мне-то какая прибыль? Еще попадешься с тобой. К черту! Довольно! Ныне же напишу этому вашему Ивану Александровичу, пускай оставит меня в покое. Отдай мне эти деньги, я отошлю их обратно. Точка. Понятно? Точка. Напишу, что Кудрявцев сомневается, Кудрявцев не желает. И пускай как хотят…

Камнев застегивал и расстегивал тужурку; Кудрявцев все порывался обнять друга, успокоить его, он забыл о своем сердце, об испарине…

Николай Иванович наконец дал уговорить себя; но долго еще возмущался, ходил по комнате, стучал по столу кулаком…

В конце концов они договорились обо всем. Николай Иванович не забыл упомянуть о надежных людях, на которых можно положиться: Камнев, как известно, заведовал электростанцией до перехода в губплан несколько лет назад и знал всех, кто там работал.

Они долго сидели, обдумывая предстоящую операцию.

Кудрявцев, воодушевленный новостями, проводил друга до ворот.

Возвратившись домой, он на всякий случай пересчитал деньги и пошел спать.

Николай Иванович был тоже в хорошем настроении: как-никак две сотни он сэкономил на дружке-приятеле.

Коля Зорин приехал на несколько дней в Верхнереченск.

В Заполярье, где Коля провел каникулы, он увидел много новых людей. Вначале он сторонился их, предпочитая оставаться вдвоем с той девушкой, фотографию которой носил с собой. Но девушка была человеком общительным. Скоро она перезнакомилась с окружающими людьми, познакомила с ними Колю. Тот бурно восторгался новыми своими друзьями, потом разочаровывался в них, но переносил это легко.

Страсть к исследованиям он перенес на людей и увидел, услышал и понял много такого, чего не видел, не слышал и не понимал раньше.

Каждый его знакомый по-своему глядел на мир, на вещи, на него и его подругу, на свою и на чужую работу. Для Коли это было неожиданным открытием. Люди всегда казались ему скучными. Он изучал историю человечества и создал себе схему отношения к нему. К тому же, кроме узкого круга своих товарищей, он никого не знал.

Все эти схемы были забыты, когда Коля столкнулся с людьми.

Особенно интересным оказалось знакомство с человеком, который жил в Заполярье пятнадцатый год. Этому старому человеку с детства полюбилась идея: в крае коротких весен насадить цветущие, плодоносные сады, засеять поля пшеницей, развести огороды, луга. Он сажал деревья, клубни, высевал пшеницу, скрещивал различные породы культурных растений, выращивал такие, которые не боялись ни дикой стужи, ни летних заморозков, ни длинного северного дня. Он искал многоплодные, быстро растущие, сильные растения. Он осушал болота и вскармливал тощую землю удобрениями, дни и ночи напролет копался на своем участке, спасал посадки от морозов — или от солнца, которое кружилось в июле по небу, не уходя за горизонт.