Михаил Щукин - Имя для сына

— Да, не меньше как три романа «Война и мир». Не меньше. И все — фук!

Андрей сидел напротив и хмуро наблюдал за Рябушкиным, с нетерпением дожидаясь той минуты, когда он уйдет.

— Нет, мы еще повоюем, Андрюша, точно, повоюем! — после долгого перерыва обратился к нему Рябушкин. — До последнего дыхания, говоря высоким слогом, будем царапаться. Прощальное слово выслушай, если есть желание.

— Не надо. Сыт.

— Нет, послушай. Ту бумажонку я тебе специально подсунул, с умыслом. Я терпеть не могу таких, как ты! Розовых! Ненавижу всех! Букашки! Сунь вам завтра по жирному куску — сразу песенку смените.

— Ты собрался? Вот и иди отсюда…

— Подожди, я еще не все сказал…

— Иди отсюда!

— Ну смотри… Тебе жить…

Рябушкин подхватил портфель и ушел. Андрей облегченно вздохнул, когда за ним закрылась дверь.

Одна ниточка тянула другую, другая — третью, и огромный запутанный клубок начинал разматываться. Вместе с помощницами, двумя симпатичными девушками, Иванов трудился день и ночь не покладая рук. Он учел печальный опыт Юрки Макарова и торопился, зная, что у Козырина могут найтись защитники, имеющие и положение, и веское слово. Их надо было опередить. Пять часов на сон, а все остальное время — работе. Девушек он тоже не жалел, и к концу недели они словно полиняли. Отчеты, накладные, толстые бухгалтерские книги, чеки, десятки людей, десятки разговоров — все сплеталось, сливалось в одну причудливую и непонятную мозаичную картину, в которой только опытным глазом можно было разглядеть взаимосвязанность и логический порядок.

В самый разгар такой работы (про себя Иванов называл ее лошадиной) пришлось идти в райком, к Воронихину. Ни Козырин, ни Воронихин полностью еще не представляли, что удалось раскопать Иванову, а узнай они — оба бы ужаснулись.

Воронихин попросил проинформировать о ходе следствия. «Во всех подробностях», — добавил многозначительно, нажимая голосом на последнее слово.

— В подробностях, Александр Григорьевич, пока не могу, — славировал Иванов, не хотевший поднимать шума раньше времени. — Многое требует проверки и перепроверки, боюсь ошибиться.

Но Воронихина, старого воробья, на такой мякине не проведешь. Нахмурился, повторил свою просьбу и снова, с нажимом в голосе, добавил: «Во всех подробностях!» Иванов махнул рукой на дипломатию и заговорил «открытым текстом»:

— Ваш Козырин — матерый преступник. Хищения огромны. И спасти его, как два года назад, уже никому не удастся. Получен ордер прокурора на арест. А подробности я доложу вам чуть позднее.

Иванов поднялся. Задерживать его Воронихин не стал. Сложив на столе руки и опустив голову, он сейчас тягуче думал об одном — утром звонил Козырин, просился на прием, и он назначил ему встречу на пять часов вечера: арестуют того до разговора или все-таки придется с ним толковать?

В пять часов Козырин не появился, не появился он и в шесть. Воронихин с облегчением вздохнул и самому себе признался, что он боялся встречи. Боялся и не хотел ее. Арестовали Козырина прямо в кабинете. Он вздрогнул, как лошадь от удара витого кнута, когда вошел к нему Иванов в сопровождении двух милиционеров, но справился с собой, попросил показать ордер прокурора. Долго его читал, сведя брови над переносицей, вернул бумажку Иванову.

Пухленькая секретарша испуганным взглядом округлившихся глаз проводила своего начальника, милиционеров, Иванова, потом вскочила, подбежала к окну и, не отрываюсь, смотрела, как они усаживались в машину.

На следующий день, уже зная об аресте Козырина, Андрей после работы зашел в гостиницу к Иванову. Тот занимал одноместный номер в самом конце коридора; окна комнаты выходили на огороды возле частных домиков. Иванов сидел на подоконнике и смотрел на спелые подсолнухи, выгнувшие свои шеи от тяжести шляпок, на пожухлую уже картофельную ботву, на ровные грядки, ощетиненные стрелками лука и накрытые мохнатыми ковриками моркови.

— Вот, Агарин, любуюсь. Знаешь, сам от сохи, чахну в городе. Вроде и привыкнуть пора, в Москве, в этом муравейнике, пять лет учился, а все тянет, как потерял что. Оторвешься от макулатуры, — он кивнул на стол, заваленный толстыми бухгалтерскими книгами, казенными бумагами, справками, — оторвешься и думаешь, — ты же, Ванька, крестьянский сын, твое место в огороде, картошку копать, а не над грязными бумажками геморрой зарабатывать. Ладно, как говорится, ближе к делу.

Иванов спрыгнул с подоконника.