Сергей Бетев - А фронт был далеко

Таким образом, по общему разуменью, Пашка Глухов доказал всем, что на курсах он не только повысил свою квалификацию, но и научился глядеть «на жисть глубше и ширше».

Появление нового человека в семье больше других, пожалуй, озаботило деда — Ивана Артемьевича. И хотя Иваненок находился еще в той поре, когда беспрепятственным допуском к нему пользовались только мать и бабушка, в жизнь Ивана Артемьевича он входил через мысли и планы, которые связывались с недалеким будущим, когда внук станет на ноги. Иван Артемьевич, боясь обнаружить это перед другими, поймал себя на том, что маленький Захаркин занимает в его размышлениях места несравненно больше, чем в свое время дочь. Иван Артемьевич твердо знал, с чего начнет знакомство внука с миром, в котором ему предстоит жить и работать, знал, к чему будет его приучать и что заставлять делать на первых порах и потом. Он постепенно менял свой взгляд на приближающийся срок выхода на пенсию. Она уже не страшила вынужденным бездельем, а вместе с не осуществленными пока намерениями по работе в депо, от которых Иван Артемьевич не собирался отказываться, пополнялась важными планами, касающимися Иваненка.

Иван Артемьевич вдруг заметил в себе и незнакомое ему раньше отношение к домашнему хозяйству. Он стал сокрушительно вмешиваться в денежные дела Анны Матвеевны, пугая ее неожиданными тратами не столько потому, что возражать против них, как и всегда, было с ее стороны бесполезно, а больше из-за того, что не считал нужным даже объяснять, зачем ему нужны деньги. В доме появилось непонятно откуда множество невиданных игрушек, подходящих и не подходящих внуку, с которыми, однако, сам дед играл с удовольствием. Иван Артемьевич умудрялся через каких-то своих, раньше никому из домашних не известных знакомых доставать Иваненку одежонку на всякое время года. А когда оказывалось, что она не впору, весело и довольно утверждал:

— Это на вырост.

Но чем ближе подходил срок пенсии, тем беспокойней чувствовал себя Иван Артемьевич. Он снова стал подолгу задерживаться в депо. Здесь знали, что в ближайшие год-два серьезно расширится паровозный парк, так как уже в наступившем году начнет действовать еще одно железнодорожное направление протяженностью больше ста семидесяти километров, которое напрямик свяжет Купавину с Челябинском. Купавина превратится в транспортный узел. На новом направлении укладывались тяжелые рельсы, и купавинскому депо надо было принять и освоить локомотивы самой последней серии — «ФД» — мощные, с незнакомой технической оснасткой. После Нового года, поговаривали, пришлют подробные инструкции по подготовке паровозных бригад на будущие машины из числа опытных и грамотных тяговиков. Ивану Артемьевичу и его близким товарищам опять предстояло взять на себя незнакомое дело. Ему никто не приказывал, его попросили. А сам он понимал, что это надо для депо.

И не думал отказываться.

Так и дождался пенсии. Отдыха не наступило, видел, что с этим придется подождать. Правда, отпали поездки, не надо стало являться в депо к назначенному часу, зато самого заставили определить время для учебы. Вот и получилось, что вроде бы сам себе хозяин, а к обязанностям привязан крепко-накрепко.

А потом пришлось признаться себе, что без обязанности-то, оказывается, сам боится остаться. Пригляделся попристальнее к людям и понял, что не он один такой, что в тех, кто окружает его, живет то же беспокойство.

Беспокойная жизнь и порождает ту людскую артельность, которая делает ее крепкой и надежной.

Может, именно оттого купавинцы, жившие на незаметной станции, которая на серьезных картах вовсе и не отмечена, не считали себя забытым народом, а норовили поставить себя рядом с теми громкими именами, которые печатались в газетах и передавались по радио. И для них те люди вовсе не казались далекими в своей недосягаемости. Потому-то и не свалить было станционных именитыми фамилиями. И если кто-то все-таки удивлялся: «Вот Кривонос — это да!» — то тут же и получал в ответ: — «А дядю Ваню Кузнецова знаешь?»

И было в этой широкой купавинской замашке такое стремление к хорошему и светлому, что ни у кого и сомнения не возникало, будто есть дело, которое им невозможно одолеть. Еще десять лет назад они мыкали судьбу каждый в одиночку, а время дало им новую работу, которая сначала изводила их кровавыми мозолями, а потом вдруг одарила таким трудовым братством и неугомонностью, без которых они уже не могли жить.