Виль Липатов - Зуб мудрости

Юноша не подозревает, что этот противник, составленный из черт неприятных ему людей, играет в его, Ванюшкиной, жизни большую роль. Незаметно он, невидимый, следует за ним, становится почти осязаемым, материальным, когда Ванюшке трудно. В такие минуты Ванюшка спорит, ругается с ним. Он реже встречается с невидимым противником в радостные, хорошие минуты.

— Ох, и мороки мне с тобой, ох, и мороки! — ворчливо говорит Ванюшка автомобилю, но в голосе слышно другое, словно он произносит не эти слова, а иные: «Хоть и много с тобой возни, машина, я бы сто лет возился».

Он аккуратно складывает под сиденье ключи, вытирает руки мягкой фланелевой тряпочкой, открыв капот мотора, кладет ладонь на блок.

— Остыла? — строго спрашивает Ванюшка. — Чуть тепленькая? Прекрасно! Ну, а как ты заведешься? Ничего себе, хорошо заводишься… Не хвастайся, не хвастайся! — с иронией продолжает он. — Тебе хвастаться нечего! Ты новая, должна хорошо заводиться. Вот пробеги сто — сто пятьдесят тысяч, тогда и хвастайся!

Деревни бегут одна за другой, но Ванюшка нигде не останавливается — проносится мимо распахнутых дверей магазинов, зеленых киосков, чайных, столовых. Продавщицы, привыкшие к тому, что шоферы-дальнерейсовики скрипят тормозами возле их дверей, провожают его удивленными взглядами, гадая, что это такое особенное, спешное повез молодой водитель.

Просторный, голубой мир открывается перед Ванюшкой. За каждым поворотом — новое, свое, непохожее на прежнее: блеск озера, темень каменистого увала, серебряный распадок меж сопками, полет птиц над низиной. Все это бежит навстречу торопливо, жадно, снова спешит показаться, похвастаться броской красотой.

Природа Забайкалья ярка и празднична. В ней нет приглушенной задумчивости обских заливных лугов, тихо-водности западносибирских рек, неоглядной зелени Барабы. Краски Забайкалья почти не знают полутонов, они чисты, нарядны. Здесь даль образуется не призрачной линией горизонта, а бесконечным чередованием разноцветных сопок, похожих то на верблюжьи горбы, то на караваи хлеба. Даль тем неогляднее, чем больше сопок видит глаз, чем темнее синева самых далеких из них.

Ванюшкина машина ныряет вверх и вниз, летит по склонам, мчится прямниной; кажется ему, что машина чувствует покатость земли, путь ее бесконечен. Не останови, унесется автомобиль в далекое далеко, за которым свое далекое. И только у кромки моря замрет машина, так как только у моря, которого Ванюшка не видел, конец пути.

Скучна, печальна жизнь людей, не знающих, как велик мир. Вечерами, вернувшись из рейса, Ванюшка на карте области проводит ногтем черту — она пересекает коричневатость гор, зелень равнин, голубые жилы рек. Кто лучше шоферов знает, как просторна земля? Машинисты паровозов? Для них мир туго стянут обручами стальных рельсов… Летчики? Они слишком далеки от земли, которая представляется им вогнутой чашей с едва различимыми подробностями; они свысока смотрят на мир, летчики. Только шоферы-дальнерейсовики владеют всей землей.

Вот дорога ныряет под сопку, в полумрак сосняка, пробитого пиками солнечных лучей. Здесь так тихо, так ласково бархатится трава, что Ванюшка беспокойно возится на сиденье: хочется остановиться, выйти из машины, надолго остаться в сосняке. Но дорога уходит наверх, он видит просторную площадку на сопке, с которой открывается пойма Ингоды, снова появившейся на горизонте и он забывает о сосняке и опять томится от желания надолго остановиться здесь, на площадке. И так — бесконечно: сто новых картин, сто желаний. И тогда Ванюшка поступает так, как поступает всегда в подобных случаях: начинает разговаривать сам с собой.

«Дурак! — говорит Ванюшка. — Зачем тебе останавливаться! Это же все твое!»

Испытанное средство помогает. Он думает о том, что вся земля, со всем, что на ней есть, принадлежит ему — и этот зеленый островок, и изгиб Ингоды, и серый овраг, и легкие дымчатые облака. Он будет всегда возвращаться к ним, проезжать тысячу раз этой дорогой, и, значит, не уйдут, не исчезнут из его жизни ни сосновый тенистый бор, ни площадка над синей Ингодой, они всегда будут с ним, так как у него есть машина, которая сулит все новые и новые богатства.

— Эх ты, серый, скучный! — вслух произносит Ванюшка, обращая укоризненные слова к своему невидимому противнику. — Сам ты скучный! — ворчливо продолжает он. — Так ведь, товарищ машина? — И ему кажется, что автомобиль охотно отвечает: «Ск-у-у-у-у-чный!»