Борис Леонов - Солдаты мира

Родион снова потянулся к аккумулятору, пытаясь погасить волнение. Опять ему стало так хороню, как и вчера вечером.

— Ладно. Я попробую, — сказал он дрогнувшим голосом.

После обеда, прямо в парке, состоялось комсомольское собрание. Солдаты примостились на подножках машин, на заледенелых бревнах. За железными столиками для ПУО восседали члены президиума. Родион начал собрание сбивчиво: выдержать на себе столько глаз было невыносимо. Выручил его замполит. Он ловко перенес все внимание на себя, быстро выровнял собрание. И опять Родион с досадой вспомнил, что заместитель командира дивизиона по политической части всего на год старше его.

Когда перешли ко второму вопросу собрания — приему в комсомол, все как-то сразу оживились, начали весело выискивать глазами именинников, которых можно было легко узнать по сосредоточенным, небудничным лицам.

Первым разбирали заявление рядового Фомина. Колька поправил автомат за плечом и медленно поднялся с бревна, бледный и растерянный. Рассказывая чужим голосом свою автобиографию и удивляясь про себя торжественной весомости тех дат в ней, на которые раньше не обращал внимания, он дрожащими пальцами теребил ремень автомата и неотрывно глядел на Цветкова с какой-то почтительной отстраненностью, словно признавал в нем уже не просто такого же солдата, как и он, а что-то более значительное, чем он, и это вовсе смутило Родиона.

— У кого какие вопросы к рядовому Фомину? — спросил Родион, волнуясь не меньше Кольки, будто и его заодно второй раз принимали в комсомол.

— Пусть ответит, почему он такой маленький? — ввернул с места младший сержант Данелия, командир пятого комсомольского артрасчета.

Все с удовольствием засмеялись, и Кольке от этого смеха стало спокойнее, он даже улыбнулся.

— Какие там вопросы! Все ясно, — сердито махнул рукой ефрейтор Махарадзе. — Парень свой в доску, скромный, нос не задирает, пашет вместе со всеми, не сачкует, хороший дальномерщик. Пусть носит комсомольский значок на здоровье. Кто не согласен со мной? Я ему рекомендацию давал, — крикнул ефрейтор и угрожающе привстал с сосновой чурки.

— Все согласны.

— Что, мы Кольку не знаем?

— Давай следующего!

Родион украдкой покосился на замполита — тот незаметно кивнул головой.

— Тогда разрешите поздравить рядового Фомина с вступлением в ряды Ленинского комсомола.

Родион вышел из-за стола и пожал Кольке горячую влажную руку, не переставая втайне удивляться самому себе.

— Служу Советскому Союзу! — краснея, пробормотал Колька.

Вечером, когда ребята убежали на вторую серию «Гамлета», Родион вынул из вещмешка общую тетрадку, лег на матрац и стал сочинять письмо. Прошло полчаса, а на листке чернело только «Здравствуйте, Поля!» Все слова казались праздными и глупыми. Родион впервые подумал о том, что если ему так трудно мыслить простыми житейскими категориями, то сделать их плотью своей жизни, наверно, еще труднее.

Долго он вымучивал письмо.

«Здравствуйте, Поля!

Пишет вам незнакомый солдат Родион Цветков, однополчанин вашего мужа, гвардии сержанта Глеба Ларина. У нас во взводе никто ни от кого не держит тайн. Все боли и радости варятся в общем котле. Я вас знаю вот уже три месяца. Судя по рассказам Глеба, бы красивая и одаренная девушка: поете, танцуете, занимаетесь в театральном кружке. Нам было больно узнать, что вы хотите навсегда расстаться с Глебом. Конечно, вы можете сказать нам, что мы но имеем права вмешиваться в вашу личную жизнь. Но доверьте: Глеб вас любит. Под его грубой и толстой кожей бьется нежное стыдливое сердце. В понятие мужчины он еще вкладывает много мальчишеского, внушенного ому бестолковым окружением детства и юности. Армия научила его ценить близкого, быть в ответе за него — в самом прямом смысле слова. Ваш муж — гордость нашего артполка, отличник боевой и политической подготовки, верный и смелый командир, с которым я не боюсь идти в бой. Он многое передумал, переоценил, заново почувствовал вкус к жизни. Какое вы имеете право лишать его этого приобретения? А сын? Вы подумали о нем? Узел легко завязать, еще легче его разрубить. Не торопитесь. В последний раз поверьте Глебу, испытайте его. А муки совести вам только на пользу. Он вам все простил, и вы его тоже простите.

С уважением рядовой Цветков».

Прочитав письмо, Ларин с болезненной задумчивостью усмехнулся и удивленно встряхнул головой. Он долго молчал, глядя в огненное, подмигивающее око времянки, и с любопытством воззрился на притихшего Родиона.