Борис Лапин - Избраное

Сказал Беки-Джан из Ванча:
— Наша вотчина славится рудой,
Красивыми девушками, зобом,
Козами, дающими удой.

Диль-Овар, хаитский полковник,
Сказал: — В моем амляке
Растет вихрастый тутовник,
Толчеи скрипят на реке.

— А наш Ягич разве хуже?
Шепни мне, друг ясаул, —
В ответ ему мир Ягича
Сказал и сладко вздохнул.

— Или наших краев богатство, —
Сказал кулябский датха [23] Ясаул, мир, дахта… В «амляки» — феодально-административные единицы деления прежней Бухары — посылались «на кормление» эмирские дядьки, полицейские, бывшие палачи и т. д., получавшие титулы: «датха», «тук сабо», «ясаул», даже «мир» — властитель. :
— Труды и хлеб землепашца —
Мотыга, серп и соха?

Или мой амляк знаменитый,
Где сушат черный изюм! —
Воскликнул славой повитый
Старик Саадат-Махсум. —

А суд на базарной площади!
А казни! А пестрые ковры!
А жирные холеные лошади,
Князья великой Бухары!

………………………………..
Об этом не стоит вам труда
И помнить, ваша милость.
Все это ушло от вас навсегда,
Ушло, исчезло, скрылось.

Давно развеяны нами костры
Мангытов и маликов.
На месте прежней Бухары
Живет страна таджиков.

— О, вы, кто сыты и богаты, —
он говорит, —
Бросайте кольца и халаты —
ваш дом горит.
В огне времен, как луч и хворост.
ваш дом горит, —
На трубном языке расплаты
он говорит.

Где пыль и полночь Абадана [24] Где пыль и полночь Абадана… — Песня «Вождь говорит» обращена к пролетариату зарубежного Востока. Ее автор — рабочий нефтеперегонного завода в Исфаре. Там работают русские, таджики, узбеки, персы. Он говорит о нефтяных промыслах Абадана (в Южной Персии), о бомбейских бунтовщиках, об иранских кочевниках-кашгаях и лурах, о вожде, чей голос проникает повсюду, от рабочих шатров до «андарунов» — скрытых женских половин в домах.
где нефть кипит,
Из стелющегося тумана
Он говорит: — Пора. Танцуют в ночь зарницы
последних битв! Тартальщикам зеленолицым
Он говорит:

— Пора, пора, друзья, мы с вами —
труба трубит!
Над выжженными промыслами
он говорит.
Ружьем, ножом и смертной дрожью
он говорит,
Над голодом и бездорожьем
он говорит:

— На бой колонны поведу я.
под стон танбур, —
И мчат, пустыням салютуя,
кашгай и лур.
Среди отар тяжелорунных
он говорит,
В дворах, в мечетях, в андарунах
он говорит.

Сквозь дождь, сквозь круглый лед и камень
он говорит,
С бомбейскими бунтовщиками
он говорит.
Под блеск зари, под звезд мерцанье
он говорит.
На трубном языке восстаний
он говорит.

О убийца героев, Яр-Султан-Азим-Джан,
Больше ты не вернешься в каменный Бадахшан.

Больше не переплывешь ты бурной речной воды,
Где, опершись на ружья, стояли — я и ты.

Мне говорят — в Кабуле ты с торожишь базар,
Мне говорят — стареет Джан-Султан-Азим-Яр.

Двадцать головорезов ходят вслед за тобой —
Двадцать собак, готовых в драку и на разбой.

Слушай, Кабул, и слушай, Яр-Султан-Азим-Джан [25] Слушай, Кабул, что говорит каменный Бадахшан в песне… Население Памира — нынешней автономной Горно-Бадахшанской области — обращается здесь к вождю дарвазских басмачей, разбитых в 1921 году памирскими добровольцами. ,
Что говорит вам в песне каменный Бадахшан:

«Если вы захотите снова к нам забрести,
Каждый дорожный камень встанет вам на пути,

Каждая ветка хвои вцепится вам в глаза,
Ноги коням стреножит вьющаяся лоза,

Горы подымут плечи, сбросив груды лавин,
Из берегов навстречу выйдут реки равнин,

Жены взвоют от злобы, Яр-Султан-Азим-Джан,
Если ты возвратишься в каменный Бадахшан.

Здесь тебя ненавидят — руки твои в крови.
Если ты жив в Кабуле — радуйся и живи».

Старой солдатской пикой бей в базарный порог,
Рыскай вдоль стен, глотая пыль городских дорог.

Жди, когда вестник вскочит на городской дувал
С криком: «Волки Ислама! Враг побежден и пал».

Жди… Но ты не дождешься, Яр-Султан-Азим-Джан.
Больше ты не вернешься в старый Бадахшан.