Любовь Руднева - Голос из глубин

Андрей все же успел на переходе в течение пяти дней, с двадцать восьмого февраля до шестого марта, вместе с коллегами провести съемку по пяти разрезам через хребет, и были они более длинными, чем удалось осуществлять их еще по дороге к Фримантлу.

Тогда поджимало время, а сейчас его оказалось с запасом. Ведь заранее определенная дата захода в порт всегда вяжет по рукам и ногам. И еще теперь не было нужды прямо идти навстречу шторму, который сейчас бушевал далеко впереди.

Удалось сделать еще десять разрезов через хребет с интервалами в среднем через сорок миль, и так освоили почти шестьсот миль, то есть обследовали протяженность хребта в тысячу километров.

А ночью, проснувшись, Шерохов впервые не чувствовал обычной тревоги, не колотились друг об друга словечки: «Не успеем, не успеваем!»

Сингапур был еще далеко впереди, можно было продолжать беспрепятственно роман с Брокеном.

И опять вспомнились исследования на Фареро-Исландском плато, — тут напрашивались прямые сопоставления. Для Андрея уже ясно было — проглядывало континентальное происхождение, и его теперь возможно будет доказать.

Только неизбежны жестокие споры в Москве. Беда, что и Эрик еще более ожесточится, когда увидит, — а у него голова ученого на плечах есть, — что построения его и собственных единомышленников заметаны белыми нитками и в этом рейсе они не впервые расходились по шву.

Брокен все же заговорил теперь, отвечая на прямые вопросы Шерохова и его сотрудников.

Удалось отладить и сейсмологическую аппаратуру.

И отряд Градовой не за страх, а за совесть действовал сейсмопрофилографами. Наконец даже эта упрямая супротивница Шерохова однажды воскликнула:

— Каков Брокен?! Впервые он решительно прояснился и для нас.

Шерохов обрадовался пониманию:

— Да, структура его, ранее почти не изученная, теперь, кажется, ясна. И мы можем, используя данные бурения, довольно логично интерпретировать его происхождение. Причем она, структура, — Андрей будто кого-то и окликал, уже веря, что его слышат, — согласуется с той концепцией, которую я начал развивать на материалах по району Исландии и по Южной Атлантике. Теперь мы сможем дать обоснование и на примере восточной части Индийского океана.

В тот вечер Восьмого марта собрались за праздничным ужином, и, поздравив женщин, Андрей поднял тост за самых строптивых, но работящих. После того, как Градова ответила ему не без язвительности, хоть и шутливой, Шерохов продолжал:

— Материала много, и он интересный. Есть о чем подумать, о чем всем нам написать после завершения рейса.

И снова слышал он голос Геннадия Сороки, то в коридорах, то на верхней палубе, на трапе. Капитан был прирожденный ходатай и шутник.

— Глядите-ка, своим оппонентам в рейсе Шерохов дал возможность поработать от пуза! Целых четыре дня мы потратили на постановку донных сейсмических станций, на прострелку пневмопушками разрезов. На душе просторно, когда все вкалывают в полном согласии…

К вечеру легли курсом на Сингапур.

Капитан заранее предупредил Андрея — если идти полным ходом, понадобится девять с половиной суток. Шерохов потирал руки:

— Хорошо-то как, мы богачи, располагаем еще сутками, израсходуем их по своему усмотрению. Подарок! Что ж, продолжим сейсмическое профилирование, а то с такой аппаратурой все же нельзя работать на скорости более девяти узлов. Ведь когда мы шли из Сингапура к хребту Брокен, из-за этого и не успевали толком вести профилирование. Разрез получился действительно очень интересным.

— Опять вода на нашу мельницу, — простодушно посмеиваясь, ликовал Геннадий Сорока.

Они шли с профилографом к Зондскому проливу, лежащему меж Суматрой и Явой. Рассчитали время точно, так как едва началось мелководье Яванского моря, работу прекратили и полным ходом направились к Сингапуру.

Капитан часто плавал вместе с Андреем в бассейне, устроенном на палубе. Догоняя Шерохова, отфыркиваясь, удивленно заговаривал, как ему, морячку со стажем, чудно и увлекательно думать, что теперь вот он — самолично ходил над вершинами Гондваны.

— А ревущие сороковые давали о себе шибко знать. Вы-то у нас сами «сейсмичны», над Брокеном испытывал вас океан высокой зыбью, от качки голова и разламывалась, спать тянуло. Но зато над Брокеном было прохладно, все же тринадцать градусов южной широты! Там уж дышит Антарктика прямо на тебя!

На переходе двенадцатого марта все собрались в кают-компании, «подбивали бабки», как заметил Геннадий, прикинули, каков должен быть отчет, договорились сразу и писать его, сгруппировав материал по отрядам.