Любовь Руднева - Голос из глубин

Седой негр приветствовал гостей сперва по-французски, но, увидев китель капитана Ветлина, перешел на английский, сочтя справедливо — моряк наверняка изъясняется по-английски.

Он провел Шерохова и Ветлина в кабинет главного хранителя наполеоновского музея Жильбера Мартино, французского консула.

Они уже знали, что ступили тут на крохотную территорию Франции. Перед самой Крымской войной, в середине прошлого столетия, английская королева Виктория передала Франции не только это последнее пристанище Наполеона, но и его архив. Для заострения исторического сюжета писали: королева вручила свой рескрипт внебрачному сыну Наполеона и польской графини Валевской, возникло консульство в Лонгвуде, на Святой Елене.

Худощавый, быстрый в движениях и своей речи, Жильбер Мартино с первых слов, обращенных к гостям, дал понять — ему интересен каждый, кто искренне любознателен.

Тут оказалась совсем иная атмосфера, чем в резиденции английского губернатора, Мартино даже вроде б и непроизвольно подчеркивал свою непосредственность, она сквозила в его обращениях, шутке, жестах.

После традиционного и тут кофе он положил перед Шероховым и капитаном шесть увесистых книг и воскликнул:

— Полистайте, если будет желание, но это потом, а сейчас, если не возражаете, я проведу вас по комнатам Наполеона. Часть дома занимали его генералы и маршал, разделившие с ним изгнание.

Они втроем ходили теперь по дому, уже полтораста лет покинутому прежними обитателями.

— Быть может, самое интересное увидеть как раз то, что свидетельствует о привычках узника, — заметил Мартино.

Андрей кивнул.

Ему не хотелось говорить вслух о своих противоречивых впечатлениях. Но его не покидало ощущение того, что вошел он в непосредственное соприкосновение с чем-то неповторным. И хотя сызмальства отталкивало все деспотическое, но этим не исчерпывалось отношение к Бонапарту и нисколько не обелялось коварство британских ретроградов.

А жилье Наполеоново отличалось неприхотливостью убранства. Увидели простенькую спальню. И была еще другая, где стояла походная койка, узкая, с пологом, спасавшим от москитов, — она напоминала о походах, скитаниях того, кто прожил тут шесть долгих лет. Шнуром помечено было место, куда перенесли койку умирающего — к окну… Сюда задували пассаты.

Мартино говорил с увлечением, а Шерохов, постояв у окна, куда не однажды бросал взгляд Наполеон, поежился, представив себе, как ему, раньше находившемуся всегда в движении, особенно тягостно было оказаться пригвожденным к потухшему вулкану.

Заглянули в бильярдную, зашли в кабинет.

Месье Мартино посетовал:

— Многие биографы почему-то игнорируют, как здесь, на острове, упорно исследовал все свои предыдущие действия, походы Наполеон. Именно тут работал много и упорно. Сохранял спокойствие, во всяком случае наружное, и тех, кто навещал его на Святой Елене, даже поражала его естественность. В Лонгвуде он диктовал воспоминания, очерки о кампаниях, осуществленных им. Составил и «Сорок четыре замечания на труд под названием «Рукопись, поступившая с острова Св. Елены неизвестным путем». Ее напечатали в Лондоне при его жизни, в издательстве Джона Мэррея, еще в 1817 году…

— Странно, — сказал Шерохов, — о себе он и в других работах писал в третьем лице. Может, хотелось объективного взгляда? Или он справедливо опасался лживых, извращенных фактов и оставлял почти сухой перечень и деловой анализ операций? Лишь заключительный обширный абзац этой рукописи неожиданно звучит исповедально.

Мартино разгорячился, услыхав такую трактовку сравнительно мало известной работы, и, поддержав соображения Шерохова, наизусть прочел ее заключительные строки:

— «Ни Карфаген, возмущенный вероломством Сципиона, ни Рим, желавший отвратить опасность, угрожавшую ему после Канн, ни Законодательное собрание, взволнованное манифестом герцога Брауншвейгского, ни Гора в 1793 г. не проявили большей активности и энергии, чем Наполеон в эти три месяца. Пусть автор рукописи с острова Св. Елены приведет в пример из древней или новой истории три месяца, лучше использованные: полтора месяца для восстановления престола империи и полтора для набора обмундирования, вооружения, организации четырехсоттысячного войска, — значит ли это забавляться заряжением ружей на двенадцать темпов? Стодневное управление отличалось деятельностью, порядком, бережливостью, но время — необходимый элемент: когда Архимед вызывался с помощью рычага и опорного пункта поднять землю, то он требовал времени. Богу понадобилось семь дней, чтобы сотворить вселенную!!!»