Любовь Руднева - Голос из глубин

Шерохов притронулся к густой, влажной траве, к кустарнику. Помолчал. И снова тихо заговорил со странным существом:

— Ты такими мягкими лапами перетрогал на Святой Елене каждый миллиметр, по которому вышагивал изгнанник. Скажи, что знают люди об изгнании? Совсем не много, кое-что сенсационное. Впрочем, я толкую о событии начала прошлого века. Ты, Джонатан, вызвал неуемное любопытство, хотя допускаю, про тебя кое-что присочинили, накинули годков. Но о многом ты наслышан. И о том, кто сперва служил высокому, а потом императорствовал. Он и заслужил суровую кару, но нет оправдания мелочному коварству его недостойных судей. — Шерохов встал. — Неохотно расстаюсь с тобой, черепашья ты душа, рано утром мы уйдем в океан…

Андрей в библиотеке резиденции губернатора долго разглядывал старинные карты.

— Мистер Шерохов, между прочим, — сказал Ветлин губернатору, — руководил научной группой, составляя карту дна Тихого океана. Они учли более одиннадцати миллионов отметок глубин, полученных разными экспедициями. Опирался он и на результаты своих исследований, многими научными рейсами руководил сам. Перед вами не просто ценитель коллекции, но и тот, кто умножил ее.

Андрей укоризненно покачал головой, пробормотав:

— Зачем так много слов в похвалу гостю, когда наша обязанность благодарить хозяина за знакомство с уникальным собранием?

Губернатор посетовал:

— Занимаясь историей картографии, до сих пор диву даюсь, как долго хранили в тайне мореходы секрет своих карт, — подумать только, вплоть до семнадцатого века! Скольких несчастий в океане могли б они избежать, если б, — да о чем говорить, нам и сейчас дорого обходятся подобные умолчания в разных сферах науки, не так ли?

Отказавшись от любезно предложенной губернатором машины, Шерохов и Ветлин простились с ним.

Они поднимались по дороге, ведущей в Лонгвуд, на верхнюю террасу острова.

Шерохов заметил:

— А ведь забавно, как губернатора здешнего потухшего вулкана чуть ли не обижает известность Наполеона. Он с ним находится еще в состоянии престижной войны. Что ж, у каждого есть своя палата мер и весов, но и без того все так относительно, Я как-то, будучи в Чехословакии, проезжал город Славков, там, в огромной долине под городом, музей-памятник. На том месте, в той долине, и происходило знаменитое сражение под Аустерлицем, немецкое название Славкова. Очутился я там в июне, бродил вокруг музея. Он стоит, взнесенный на холм, и оттуда взгляд сразу, охватывал всю зеленеющую огромную равнину. Тишь. Покой. Я не удержался, спустился в долину и бросился на землю, лег на спину, зажмурился. Где-то тут, может, и поблизости лежал Андрей Болконский, тяжело раненный, и смотрел в небо Славкова, называя его аустерлицким…

Ну, а дальше я неожиданно услышал вой самолетов, настигавших меня, так сместилось мое взбудораженное воображение, вступила в права память о последней войне, о тех, кто напал на мой самолет, — три вражины! Поспешно поднялся с земли, а надо мною чуть не на бреющем полете несколько машин в воющем азарте гонялись друг за дружкой, — то ли учения, а может, в обучении.

А вернулся к музею, вошел внутрь, в одной из комнат наткнулся на подписи Наполеона — фототипию. Соседствовали красноречиво молодой росчерк и сильная роспись зрелости, поры взлетов Бонапарта. А в завершение я увидел вместо уверенных, чуть наклонных букв внезапно разъезжавшиеся, вроде б я читал расписку в поражении. Имя, долго звучавшее паролем для многих, оказалось только собственным именем одного человека, вступившего в полосу личных бедствий.

…Вдоль дороги, ведущей вверх, росли бугенвилии. Андрей приостановился, рассматривая их вблизи. Взобрались на гору и пересекли рощу эвкалиптов и араукарий. Самое усадьбу Лонгвуд, вовсе и не похожую на крепость, хотя ее так называли, окружали удивительные, ни с чем не схожие деревья.

— Должно быть, реликтовые, вроде б нигде подобных не встречал, — засомневался Андрей.

Шли рядом молча, знали — вон в той уже видневшейся старинной помещичьей усадьбе и жил Наполеон, занимая половину дома, а в другой половине обитали его генералы и один маршал.

Ветлин неожиданно, очень тихо, будто извиняясь за вмешательство в мысли Андрея, произнес:

— Говорят, тут, в старом Лонгвуде, кажется, уже тогда почтенном, хотела быть с Наполеоном любимая им женщина, однако он отверг ее, храня верность уже предавшей его императрице…

— Вы так деликатно, но убежденно говорите, будто вам передали эту романтическую историю из достоверных источников, впрочем, весьма трогательно проситься в такую полутюрягу.