Николай Егоров: А началось с ничего...

Юлька поджидала мужа на верхней ступеньке крыльца. Отдавало земле остатки тепла поблекшее солнце, ползала с лейкой между грядок крохотного огородика бабка Саня.

— Ты почему поздно?

— Знаешь, что я придумал, Юла? В институт поступить!

— Ты мне институтом зубы не заговаривай, туда с восьмилеткой не принимают.

— Подготовлюсь. В училище кое-что проходили за десятый класс…

— Я спрашиваю: где ты был до сих пор?

— Задержался. Понимаешь, знакомую встретил.

— Вот, вот, вот. Идем-ка в избу…

Юлька поднялась, отряхнула платье, пропустила вперед себя Сергея, грубо втолкнула его в комнату, как в ловушку, захлопнула дверь, встала возле качалки, руки под грудь.

— Та-а-ак, муженек. Значит, жена — с лялькой, ты — с…

— Юлька!

— Не ори, ребенка разбудишь.

— Извини, пожалуйста, но чего в том преступного, что я с кем-то прошел рядом?

Перед окном зарябила черным горошком старушечья кофта.

— Ты что прицепилась к парню? А? Да разве до свиданок ему, от кирпича к железу мотается. Походя спит.

— А вы, бабушка, — начала Юлька и, не договорив, расплакалась. — Вы… поливайте свои помидоры.

Она швырнула на пол пальто, телогрейку вместо подушки.

— Жестковато штелешь, дочка, — покачала головой бабка Саня.

— Ему за его разгулы и этого лишку.

«Развод», — кисло усмехнулся Сергей, устало опускаясь на отведенное ложе.

Заломил руки за голову, смотрит в потолок, как будто на нем можно прочитать, с чего у них начался разлад. А с той дождливой ночи, когда он предложил Юльке стать его женой. По любви он это сделал? Вряд ли. Любовь что-то, должно быть, другое… Это когда одними глазами на все смотришь. А они? Они когда-нибудь видели мир одинаково? Нет. Нет, не любовь у них, а так: должны люди жить парами — вот и сошлись. Сошлись — жить надо. Мало ли что бывает между супругами…

Но ведь семейная ссора — не проходит без следа. Осадок все равно остается…

На строительство дома бросили людей с других участков: сдаточный объект. На нижних этажах окна стеклят, стены обоями оклеивают, рамы, двери красят, а Сергея это уже особенно и не радует. В семье разлад.

Обедали вскладчину. Располагались компанией в холодке, вытряхивали из кузовков всяк свое на лист фанеры — налетай, кому что нравится. По свертку с едой на мужчину можно поланкеты заполнить: социальное положение угадать, холост он или женат, как жена к нему относится, определить, и Клавдия подсаживалась туда, где Сергей, косила глазом, когда он доставал из авоськи газету с провизией, смахивал в общую кучу ломтик колбасы, пару картофелин, пучок редиски да коробок соли, не то жалеючи, не то со злорадинкой: дескать, так тебе и надо, — ухмылялась и сводила пальцы в замок.

— Тощевато кормит тебя женушка… — зашептала она однажды, сделала паузу и повернулась к Квасову: — Илья Степанович.

— Эх, девка, у меня же язва желудка. Язве и этого жалко, — ничего не понял Квасов.

Он расправлялся с едой, как с работой. Пока другие готовятся к трапезе, Илья уже отобедал. Поддержит компанию, воткнет в самую середину «стола» бутылку кефира, чтобы все видели, положит на горлышко сайку, тут же заберет все обратно, сайку — в зубы, бутылку донышком — об колено, сколупнул ногтем крышку — пьет.

Сергей жует не жует: семейные ссоры не только сна и аппетита лишают. Ну, вот за что Юлька вчера накинулась на него? Уставился на Илюхины ботинки — не мигнет. Носки ботинок в крапинках раствора, как носы в конопушках.

— Нравятся? Купи, продам. — Квасов вытянул ноги и причмокнул: — Товар!

— Объемистую обувку носите, Илья Степанович, я смотрю.

— Просторную, — уточняет Квасов.

— Что просторную, то просторную, — подхватывает Боря. — Идешь, идешь — выпадешь из них.

— Понимал бы ты… Технику безопасности соблюдаю, хочешь знать. Вот ты урони кирпич на ботинок — ноги нет. А тут он позамимо угадает.

Боря доел, что осталось от общего стола, растянулся, гладит живот.

— Сейчас бы пивка полдюжины. С пива, говорят, кровь густеет.

— Х-хэ, чего захотел. Тебе ж нельзя, Боря-борец.

— Уже не борец, бросил.

На кран матросом на мачту полезла крановщица. Квасов вскочил.

— Зиновья! Деньжата будут, нонче?

Зинка поискала глазами, кто спрашивает, еле нашла.

— Не знаю. Что я, пророк?

— Пророк, не пророк, а к небу ближе. — Поддернул полукомбинезон, снова сел. — Ты, Сергуня, я гляжу, загрустил чего-то. Уж не Клавдия ли туману на тебя напустила?

— Я? Что вы, Илья Степанович! Он человек женатый.