Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 1

Я воспользовался случаем, чтобы расспросить ее о старых знакомых, и узнал, что Виктор Ожеро, мечтавший о всемирном анархистском бунте, работает у версальцев, Ланглуа бежал на юг, Луиза Безансон вышла замуж за бельгийского художника и собирается в Брюссель, Буиссон же пропадает неизвестно где и даже самая судьба его была ей неизвестна. Я назвал имя Дантеса, барона Геккерена. Лавров, давно уже подошедший к нам и с любопытством прислушивавшийся к беседе, ответил, что убийца Пушкина (величайшего русского поэта) 22 марта был во главе демонстрации порядка, рассеянной Национальной гвардией. Я удивился смелости этого труса.

Настоящее имя Андрэ Лео — Леодиль Бера, а по первому мужу — де Шансе; муж ее умер лет десять назад, оставив на ее руках двух сыновей-близнецов — Андрэ и Лео. Отсюда ее псевдоним. Начиная с 63-го года, она опубликовала ряд романов, направленных против буржуазных предрассудков. О них, как мне сама она с удовольствием сообщила, много писали в России Писарев и Ткачев. Лео издавна поддерживает тесные связи с феминистками этой страны. Пока мы разговаривали, в ризницу вошел пожилой священник; он молча нам поклонился и присел в кресло переждать митинг, когда он смог бы начать свою мессу. Дым от папирос слоями стоял в воздухе, румянясь и желтея от разноцветных стекол церкви. Это был горький фимиам новой литургии, которая свершалась на наших глазах. Орган на хорах играл время от времени марсельезу и «Песнь отправления», последнюю — с большими ошибками. Я задал священнику вопрос, остается ли отрок Христос в красном шарфе, когда начинается церковная служба.

— Это (он подразумевал шарф) и это (он кивнул на плакаты) находится в ведении сторожа. Мэрия приплачивает ему за обслуживание собраний.

— Так же, как и органисту? — спросил я.

— Повидимому, — ответил священник и углубился в чтение какой-то божественной книги.

Как раз в это время Лефевр предложила внести в Коммуну проект — заменить недохватку мешков для песка сорока тысячами поповских тел. Церковь загудела от радостного рева. Органист заиграл «Песнь отправления». Я не выдержал и рассмеялся.

На кафедру взлетела Дмитриева. Она была в черном плаще, из-под которого видны были красный шарф, закрывавший ей грудь, и револьвер на поясе. Черные вьющиеся волосы, черные глаза, легкий след усиков на верхней губе — она была поразительна и вызывающе красива. Она была настоящей героиней, немножко даже невероятной в сегодняшних условиях Парижа.

Вечером я посетил Р. в отеле «Бельгия». Р. — маленький, бородатый старик, член бланкистской группы в Америке. Его познания в области революции поразительны. Ему около семидесяти лет, но он не пропускает ни одного заседания Совета Коммуны или ЦК Национальной гвардии. В семь часов утра он встает и идет из одного конца города в другой, чтобы организовать иностранцев, читать им лекции о революции и добиваться объединения их вокруг Коммуны. Это настоящий делегат внешних сношений. Его связи в иностранных кругах Парижа колоссальны, чему, повидимому, способствует его личная интернациональность. Он гражданин САСШ, немец по крови и парижанин по взглядам и привычкам. Он был очень разочарован, что я не привез никаких английских газет, и очень жаловался на недостаток транспорта. Парижские книготорговцы, сказал он, наладили благодаря личным связям с посольствами получение иностранных и провинциальных газет и устроили настоящие читальни в лавках. Там творится что-то невообразимое, так как биржевики и коммерсанты толпятся возле газет с утра до ночи. На всякий случай я записал адрес книжной лавки Тибо, место встреч литературного общества. Р. мне рассказал несколько отвратительных историй с писателями, которые в выражении своих отрицательных чувств к Коммуне дошли до возмутительной низости. Многие из них изо дня в день информируют Версаль о военных приготовлениях в Париже и одновременно поддерживают приятельские отношения с редакторами революционных газет. Р. находил политическую ситуацию великолепной, хозяйственную же очень скверной. Если где-либо и был хлеб, то его трудно было доставлять в город из-за немецкого обложения на севере и востоке и версальских патрулей с юга. Эти хозяйственные затруднения должны были рано или поздно повлиять на политическую ситуацию. Он рассказал мне также о немецких военнопленных: солдаты были привезены в Париж, где им выдали особое разрешение, с которым они имеют право жить совершенно свободно. Многие из них не вернулись в Германию после перемирия. При получении первых известий о попытках братания прусских солдат с парижскими национальными гвардейцами в Сен-Дени он поехал туда с двумя бывшими военнопленными и одним шведским журналистом. Свидание с «врагами», однако, устроить не удалось. Узнав о братании, генерал Фабриций велел сменить весь полк и послал на этот участок наиболее верных офицеров. «Зато в Венсенне, — сказал Р., — удалось организовать встречу трех бывших военнопленных с представителями кавалерийской бригады». Разговор шел главным образом об условиях жизни рабочих в Париже, о мероприятиях Коммуны по рабочим вопросам и о настроениях, которые господствовали в прусской армии.