Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 1

Ожидали Тана из Маньчжурского комитета революционной партии. Предстояло серьезное дело — выбрать командарма на всю Маньчжурию.

— Шансы имеешь? — спрашивал Луза Ю Шаня.

— Наверно, не имею, — отвечал Ю Шань. — Я не знаю, как тут считают. Я бы хорошо командовал. Я молодой. У меня грехов мало.

В ожидании Тана командиры обсуждали прошлые свои операции и приглядывались друг к другу. Все были знамениты и все хорошо командовали. Ю Шань говорил Лузе:

— Наверно, я не имею никаких шансов. Но я хочу получить одно — армию, которой еще нет. Я сделаю ее на глазах у всех, она победит.

— А на границу обратно не хочешь?

— Там народ есть, — отвечал Ю. — Я хочу туда, где никого нет. Теперь не надо делить — тайга, долины, реки, север, юг… надо делить — промышленность, деревня, транспорт, — убежденно замечал он, и Луза, хоть и не мешался в партизанские дела, не мог не одобрить его деловых планов.

Представители Маньчжурского комитета Китайской народной партии спешили на совещание из Гирина. Пробираясь лесами и спускаясь на лодках по маленьким деревенским рекам, они торопились, хотя и были, как всегда, осторожны.

Один из них был тем самым Таном, знаменитым партийным конспиратором, который являлся бессменным руководителем Маньчжурского комитета народно-революционной партии. Он был складный, невысокого роста старик. С ним ехал молодой командир 4-й Красном армии, только что прибывший из Советского Китая, ловкий кантонец с красивым, нежным лицом и тонкой, бескостной фигурой акробата. Они познакомились третьего дня ночью, за час до отъезда, и разговорились в пути.

Сначала они расспрашивали друг друга о том, о сем и отвечали подробно. В вопросах и ответах оценивали друг друга. Называли общих знакомых, известные даты, декреты. Пытались установить, что каждый из них знает и насколько умен и осведомлен в политике. К рассвету они замолчали, потому что почти сдружились. Перетолковав о сражениях, земельной реформе, внутрипартийных новостях и настроениях армии, они точно выяснили общие контуры своих биографий, хотя о личной жизни не было сказано ни слова, и к утру стали говорить с тем сдержанным равнодушием и той недосказанностью мыслей, какие характерны для очень близких людей, с полуслова понимающих друг друга.

Спутник Тана молча выслушивал воспоминания о партизанских стычках, расспрашивал о погоде, о том, долга ли зима, о дождях и реках Маньчжурии. Тан отвечал кратко:

— Да, зимы ветрены, снега мало. Дожди затяжные, с мая по август. Реки непостоянны, опасны. Разливаются бурно. Летом нет дорог из-за грязи. В моде высокие колеса. Летом воевать трудно, хотя партизаны предпочитают лето.

Тогда Чэн сказал:

— Вы не спрашиваете меня, как я провел время на канале Кра, и я понял, что вы не узнали меня.

Тан взглянул на него мельком:

— Я ждал, насколько хватит у вас молчания. Вы изменились неузнаваемо. Эго почти смерть?

— Люди, выжившие после Кра, по-моему, должны быть бессмертны. Нас привезли на три месяца и по окончании срока из пятисот осталось в живых двадцать восемь. Я бежал непонятным образом в Кантон, в родной город, и с удовольствием просидел в тюрьме месяц. Это был отдых, хотя что такое кантонская тюрьма, вы знаете. Остальное просто. Когда я выбрался из тюрьмы, я просил ЦК, чтобы меня снова послали к вам.

— Когда мне говорят о страданиях, я спрашиваю одно — их можно терпеть или нет?

— Нет.

— Люди наши оставлены там?

— Да.

— Во сколько жизней обойдется канал?

— Тысяч в пятьдесят, шестьдесят.

— Голод в одной провинции Гуандунь стоил дороже. Пятый поход Чан Кай-ши также. Но что такое Сиам?

— Это ничто. Это хуже Индии. На полуострове есть только одно сокровище — Сингапур, иначе говоря — каучук.

— И после Кра сразу тюрьма в Кантоне?

— Я скрывался в Панаме на французской концессии, затем пошел кочегаром на греческий пароход.

В последний вечер они пробирались через таежные чащобы Ляолинских гор. Молодой командир смотрел и сравнивал.

Все было невиданным, неиспытанным, неизученным.

В Кантоне, где он родился и вырос, и в провинциях, вдоль великой реки Янцзы, где он воевал, леса редки, реки густо населены и окружены оросительными каналами, деревни часты, поля культурны и открыты для глаза. Здесь же редкие поля похожи были на подлесок, заросший гаоляном, реки дики, человек редок, леса запутаны. Столько леса он никогда не видел.

Холмистые леса, ряженные в желто-красные, дырявые рубахи кленов, в кумачовые платки рябин, в легкую, почти вспыхивающую, сияющую зелень лиственниц и коричневые лохмотья дубов, стояли праздничными молодцами, дремотно ожидая зимы.