За окном раздался топот людей, потом бешеный крик Лузы:
— Стой! Ложись!
На пожарной вышке заорал сторож:
— Стой! Ложись!
Завыли псы.
— Товарищ начальник, не война? — шепнула Надежда, жена Лузы.
— Ерунда, не может быть, — сказал Зверичев, почесывая голову и соображая, что предпринять.
За окнами шумели люди.
— Ты кто? — ревел Луза, держа за ворот какого-то китайца.
— Партизан я. Патрон давай.
— Пошлите за Тарасюком! — крикнул Луза и ввел китайца в комнату.
Тот вошел, устало сел на лавку и стал пространно рассказывать, какой у них сегодня тяжелый день.
Пока говорили, на дворе снова раздался собачий лай, и сторож крикнул:
— Стой! Ложись!
— Моя китайса, партизана… Зачем ваша едрена мать наша человека держала? — закричал новый партизан, отстраняя сторожа с винтовкой и вламываясь в хату. — Луза которая человека? — закричал он с порога. — Ван Сюн-тин кричал — патронов нету, иди Луза — свой человек, давала патрона четыре ящика.
Он тоже сел на лавку, отер пот с лица и обратился к Зверичеву:
— Твоя командира есть? Давай приказ. Ай-ай-ай, — покачал он головой, — така нельзя делать, партизана фанзу сажай, патрона не давай. Семь партизана задержал Тарасюка, один Луза держал — ай-ай-ай! Рабочка и крестьянска помогать нада, — сказал он с горечью и подошел к окну, прислушиваясь.
Бой приближался.
Он покачал головой.
— Давай приказа, — повторил он Зверичеву, опять садясь на лавку.
— Вот теперь ты и поговори насчет нейтралитета, — вздохнул Луза, взглядывая искоса на инженера.
Зверичев молча ходил по комнате.
На дворе опять завозились, и какой-то китайский голос визгливо прокричал длинное русское ругательство.
Партизаны рванулись к дверям, но Луза опередил их. Кто-то скакал по двору на коне.
— Тихо поделай, Тарасюка, — услыхал Луза голос самого Ван Сюн-тина.
— А, чорт огородный, и ты здесь? Шляешься, дерьмо, по ночам.
— Но-но-но, — обидчиво ответил Ван Сюн-тин. — Я тебе не торгсин приходи, я дело приходи.
Он оттолкнул Лузу, повернулся к входящему Тарасюку и закричал на него, топая ногами.
— Японцы третий день теснили отряд командира Ю, обрезали уши раненым и убитым, насиловали женщин и жгли фанзы. Партизаны дрались жестоко, но испытывали нужду в патронах.
— Здоровую ты нам бузу затеваешь, — сказал Тарасюк.
— Патроны давай! — кричал Ван Сюн-тин. — Такая слова писал: соединитесь, соединитесь, бедный человек — все умеете, а нам патрона нада — давай патрона! — и он беспощадно ругался с украинским акцентом.
— Забирай своих корешков и уходи, будто тебя и не было. Топай назад!
— С ума ты сошел, Степка! — крикнул Луза. — Это ж люди, сукин сын, это ж живые люди, наши ребята!
— В плен их лучше возьмите, — сказала из-за ширмы Надежда. — Ван Сюн-тин, родной, зови всех на нашу сторону, будете жить у нас…
— Такие слова писала — соединитесь, бедный человек, а?.. — теперь уже совсем не стесняясь и царапая грудь, орал Ван Сюн-тин.
— Ах, душа из тебя вон! — Луза отвернулся, махнул рукой и вышел в сени.
Зверичев молча глядел на происходящее, прислонясь к печке.
— Или я тебя заберу, или возвращайся назад сей момент, — сказал Тарасюк. — И так незаконно действую, — взглянул он на Зверичева.
Ван Сюн-тин что-то сказал своим партизанам. Те щелкнули языками и пошли вон из хаты.
— Сердись, народ, — пояснил Ван Сюн-тин и подал всем по очереди свою узкую грязную руку. — Живи много, Васика. Живи много, Надя. Живи много, начальник. Сегодня наша кончинка.
Луза рванул рубаху у ворота и разорвал до пупка.
— К господней матери! — промычал он. — Уйду, сил нет!..
— Хватит! Тебя еще недоставало, — тихо заметил Зверичев.
— Нервов не имею так жить.
— Хватит! — повторил Зверичев. — Никто тебе не железо.
— Уйду партизанить, уйду! Жить не в силах…
Надежда взглянула в окно и шепнула:
— Погодите кричать. Слушайте.
— Что такое?
За рекой, на сопках, тонко и зло запевали партизаны. Пело много людей.
— Начали, — шепнула Надежда. — Дай им бог пробиться.
Луза выскочил к сторожевой вышке.
— Подыми красный флаг! Пусть! — крикнул он и, не остерегаясь пуль, уже посвистывавших над крышами, бросился к берегу.
Зверичев удержал его.
Вместе они прошли несколько шагов и остановились у пограничного кустарника. Ночь быстро уходила, светлело. Бой приближался.
Вполголоса охая, хозяйки выгоняли за сопку скотину из плетневых ивовых закут и уносили верещавших детей.
Читать дальше