Анатолий Занин - Белая лебеда

— О, Ина!..

— Помнишь в сорок втором ты провожала нас на войну? Так вот с тех пор… Я виноват, что так случилось.

— Я тоже…

Когда я вернулся с войны, не захотел ее видеть. Но и она не дождалась, умчалась в Караганду и вышла замуж… Нет, мы еще не раз оглянемся…

Я мог бы рассказать, как пропадал без ее любви, но дело в том, что передо мной была совсем чужая женщина, хотя я точно знал, что это она, Инка, образ которой я пронес через всю жизнь…

У нее были густые, крашенные хной волосы, гордая осанка и какая-то незнакомая мне манера наблюдать за собеседником с затаенной улыбкой. Стройная фигура, ни дряблости, ни излишней полноты, румянец на лице. И уверенность в разговоре, в жестах и, должно быть, во всем, что делает.

Мы шли по берегу, говорили, говорили и поминутно посматривали друг на друга. Ина не выдержала, обняла меня и всплакнула.

— Кольча, Кольча… Стоило тебе Зине проговориться, что хочешь увидеть меня, все бы бросила и примчалась…

Дня два мы рассказывали о своей жизни. Перебивали друг друга, беспричинно смеялись. А меня хлебом не корми, дай только выговориться. Мы загорали на пляже, барахтались в воде вместе с внуками. Егорка быстро подружился с Маринкой, и они давали круги все больше и больше, только что не скрывались с глаз.

Я видел, с каким вниманием слушала меня Ина, и распалялся, будто кто подстегивал.

Бродили по станице, по улицам, где пионерчиками бегали босиком, нашли площадку, где была вкопана мачта с лагерным флагом и где мы выстраивались на линейке.

Но больше любили пустынные места, крутые склоны и балки, заросшие дикими вишнями и терном. Как-то присели отдохнуть у обрыва. Егорка и Маринка неподалеку рвали цветы и плели венки.

Внизу виднелись крыши домов, а справа тянулись постройки пионерского лагеря и дома отдыха. Где-то затерялась в зелени и моя дача. На той стороне в дремотном мареве утопали рощицы и перелески. А Дон катил свои воды. Жаркий ветер хлестал нас дурманом чебреца и полыни; земля исходила истомой; в тусклом небе жаворонки неясно выводили усталые трели — плач по уходящему лету.

Впитать бы в себя эту безмерную даль и раствориться в ней, а потом лишь являться в снах родным и друзьям, остаться в их памяти.

Я покусывал горький стебелек и с высоты не этой кручи, а прошедших лет пытался постичь заветное… Только посильно ли одному?

А вот разобраться ты просто обязан! Ради истины!

— Мне всю жизнь не давал покоя один вопрос. Кто донес на Кудрявого Семена Петровича, дядю Федора?

Ина тщательно вычищала белые ершистые семена из небольшого плода шиповника и медленно разжевывала оранжевые дольки, наслаждаясь его ароматной сладостью.

— Тут вот какое дело… — медленно проговорила она. — Федор как-то признался, что слышал о подрывах рельсов и догадывался о диверсионной группе, оставленной в Шахтерске, а когда его вызвали в полицию и предложили работать переводчиком (кто-то донес, что он хорошо владеет немецким), дал согласие в надежде, что сможет помочь подпольщикам.

А я… После всего случившегося и смерти мамы была потрясена и опустошена, почти теряла рассудок, а из себя — ни слезинки. Как-то шла мимо вашего дома, увидела Марию Демьяновну и разрыдалась. Она вышла на улицу, обняла меня, привела на кухню. У них тогда еще не было немцев. Ну, выплакалась, и легче стало… Что я там говорила, не помню… Что-то о том, как ненавижу немцев и готова первому встречному глотку перегрызть. Дня через два опять зашла и тут встретила Егора Авдеича… Ну, опять поплакала, наговорила ему бог знает что… Вот тогда он и попросил меня пойти к Федору… Узнать его настроение, отношение к немцам.

Потом Федор встретился с Егором Авдеичем и стал работать с нами.

Вот с Леонидом… Его отец был старостой, зверствовал и сына за собой таскал. Леонид не убивал и не грабил — люди подтверждали. Но присутствовал, был свидетелем… Он, потом на суде указал всех предателей…

Да… А потом… Много лет спустя… Кажется, в году пятидесятом мне позвонили в больницу, где я проходила практику… Это был Леонид Подгорный… Он тогда работал с геологической партией километрах в ста от Караганды. Мы встретились в скверике, поговорили… Леонид учился заочно, женился, имел дочь. Семья жила в Нецветаеве, неподалеку от города Шахты.

Вот и я задала ему этот вопрос… Он страшно смутился, побледнел и не сразу ответил. Целую папиросу скурил. Потом признался, что проговорился отцу о споре у Кудрявых…

Тогда зачем же оклеветал Диму? Он сослался на мальчишеские обиды, на зависть…