Владимир Шабанов - Когда жизнь на виду

За двадцать лет проживания с такими, как я, студентами она отточила до блеска весь свой свод правил и принципов общения с квартирантами. Всякие попытки пересмотра их, а также поиски компромиссных решений, всячески пресекались. Так что жизнь моя первое время походила на тяжелый солдатский труд: сбился с шага — ноги отдавили. Впрочем, ее устав, в основном, меня устраивает.

Я осматриваю пристройку к дому, видно, сделанную не одним поколением студентов. Здесь мне предстоит жить сколько получится. Из двух кроватей, разделенных столом, одна моя, а вторая пока свободна. Как раз она-то и дает мне повод для раздумий. Дело в том, что все студенты уже расселились кто где мог, учебный год начался, а квартиранта все нет. Это обстоятельство несколько нервирует Раису Петровну, и она, от нечего делать, часть вины переваливает на меня.

— Александр, иди пить чай, — доносится с кухни.

После тренировок у меня нет сил отказываться от подобных предложений, и я прохожу, в длинную и узкую комнату хозяйки. Дом разделен на две части, за стеной живет супружеская чета. Они тоже квартиранты.

Мебель в комнате так же прочна, как мой малиновый стол, и претендует на выживание в любом космическом катаклизме. Со стен с пожелтевших фотографий на меня смотрят молодые люди и смеются. Я вглядываюсь в их лица — открытые, красивые, лихие — и чуть-чуть завидую хозяйке, которая знала и, наверно, любила этих людей. Я оглядываюсь на Раису Петровну, и мне становится грустно. Эти фотографии питают ее силы, и в лучшие минуты она видит себя молодой и смеющейся. Время здесь застыло, и даже почти неуловимые запахи кажутся мне идущими из тех далеких лет.

Я пью чай. Раиса Петровна садится напротив и принимается за пирог с селедкой. Эта начинка ею еще не испытана, поэтому мое беспокойство вполне понятно. На мою тарелочку ложится довольно увесистый кусок пирога — я вежливо отказываюсь.

— Раиса Петровна, в чем смысл жизни? — почему-то спрашиваю я.

Хотя вопрос мой навеян грустными мыслями о времени, хозяйка широко улыбается. Из уголка рта у нее выглядывает рыбья кость.

— Смысл жизни, Сашенька, в любви, — заявляет она. — Годы, прожитые без любви, напрасно потеряны.

Я уже где-то это слышал. Однако с ее стороны это весьма смелое предположение.

— Твой сегодняшний модус вивенди бессмысленный и не представляет интереса, — продолжает она безапелляционно. — Вместо того, чтобы гулять с девушками, ты ходишь и сверкаешь синяками, как мальчишка. Респектабельные люди тебя стороной обходят, и ты при этом счастлив. Ты, мой милый, из породы жертвенников.

— А что это за порода?

Раиса Петровна глядит сквозь меня и соображает. Эрудиция — это одно, а обоснование — совсем другое.

— Вот сосед за стеной, — она тычет пальцем в стенку, — постоянно жертвует самолюбием ради примирения с женой. И это вместо того, чтобы решать вопрос кардинально. Ведь все конфликты на одну тему.

Всякая теория, конечно, лучше всего раскрывается в своих приложениях.

— Но я здесь причем?

— Ты тоже сторонник жертвовать многим ради достижения малого.

— То есть?

— Лучшие годы ты отдаешь учебе и каким-то забавам, работу, глядишь, предпочтешь семье, здоровье, скорее всего, променяешь на заработки…

— Не слишком ли мрачно? — сомневаюсь я.

— …а вообще, — продолжает она, думая о своем, — смысл жизни в методе ее проведения. Жизнь можно прожить с понятием, а можно и без него.

— Туманно… — пробую я возражать. — И все-таки учеба в институте, я думаю, придает жизни некоторый смысл.

— Надо всегда успевать жить, — быстро реагирует хозяйка, — иначе немедленно впадаешь в анабиоз.

Я думаю, что, пока делу не отдашься, — мало чего достигнешь. И все-таки легкость, с которой хозяйка использует «ученые» термины, меня всегда изумляла, как если бы самоварный кран вместо подачи чая начал бы насвистывать футбольный гимн. Это у нее бывает под настроение, поэтому я с удовольствием слушаю ее излияния и не вижу большой необходимости спорить.

— Раиса Петровна, вы все двадцать лет держите только философствующих студентов или попадают и те, кто успевает жить?

— Ой, кто только у меня не жил! Один студент даже в меня влюбился. Но тогда мне было всего сорок пять. Ему, правда, двадцать пять. Но главное в этом деле, — она сосредоточивается, — единство духа и сила воли.

Я смотрю на нее, молчу и улыбаюсь.

— Чтобы любить — нужно иметь мужество. Это тривиально. — Она энергично заканчивает трапезу. — А вообще, я беру только ребят и только среднего роста.