Владимир Харьковский - Мастерская отца

— Ничего, ничего, — словно успокаивая самого себя, изредка повторял отец, перенося вещи в маленький легкий ходок.

Все были по-деловому озабочены. Кузьма, которого отец попросил отвезти жену и Сережу на станцию, несколько раз поправлял сбрую, заглядывал под ходок, трогал смазанные оси, пробовал на прочность деревянные спицы в колесах.

Наконец вещи были уложены: три чемодана, сундук и мешок с постелью.

— Что ж? — сказал отец, глядя как-то жалобно Сереже в глаза. — До свидания!

Он взял его под мышки, посадил в ходок, на скамеечку рядом с Кузьмой, поцеловал в щеку:

— Слушайся там…

— Папа, ты не пей без нас тут, — тихо попросил Сережа.

Отец сморщился, кашлянул и уже который раз попросил Кузьму:

— Ты уж, старина, сделай. Помоги им немного на вокзале.

Мать обошла ходок с другой стороны и села на чемоданы.

— Я бы и сам съездил, — продолжал отец, словно оправдываясь. — Да не время сейчас. Ни минуты передышки. Хлеб пошел, людей в мастерской не осталось. Что случится — и ремонтировать некому… Нельзя мне. Не имею права. — И матери: — Напиши хотя бы, как доедете.

Лошадь тронулась, и отец пошел следом за ними, отставая все больше и больше, а потом совсем остановился в железных воротах. Их не запирали с того дня, как ушли машины.

— В отпуск, значит? — бодро осведомился Кузьма.

Сереже показалось, что сторож все знает и спрашивает лишь для того, чтобы завести разговор. Не услышав ответа, Кузьма так же бодро продолжил:

— Правильно! Надо развеяться от степной жизни. Степь с непривычки заедает городского человека. В отпуск — это хорошо.

— Хорошо, — рассеянно откликнулась мать.

Сереже хотелось сказать, что все это не так. Уезжают они не в отпуск, и все это прекрасно понимают, но только почему-то притворяются. К горлу у него подкатил тяжелый комок, и он не мог произнести ни слова, и все смотрел, сквозь набежавшие слезы, назад, на дорогу.

Все больше и больше отдалялись машинный двор, мастерская, отец, неподвижно стоящий в железных воротах.

В этот день родители Володьки Картошкина д е л и л и с ь. Мать с младшим братишкой Миней и имуществом переезжали в барак к начкару [1] Начальник караула ведомственной охраны. Ивану Савельичу, а Володька с отцом оставались в доме.

Чтобы не видеть этого и не слышать того, что при дележе будет сказано, Володька затемно, часов в шесть так, ушел из дому, на автостанцию. Посидел там на лавочке, а потом взял билет до Челябинска.

Деньги у него были свои, чистые. Он заработал их еще летом в спортивно-трудовом лагере, когда пололи морковку на совхозном поле. Деньги Володька берег, тратил потихоньку — на Октябрьскую, когда складывались с ребятами и отмечали праздник, на Новый год, когда ходили всем десятым классом в Дом культуры на бал-маскарад, и вот, после того, как он купил матери на Восьмое марта газовый шарфик, оставалось у него рублей пять с мелочью…

Стояла середина апреля. Автобус с четверть часа выбирался по размытой паводковыми водами дороге на пригородный асфальт, а потом ровно и уверенно загудел по шоссе.

В Челябинске у него не было твердого дела, и поэтому Володька, дождавшись, когда откроют магазины, зашел в «Кулинарию», выпил стакан яблочного сока и съел булочку. После этого он повеселел, осмотрелся и, отыскав в записной книжке адрес, поехал в общежитие к другу из Каменки, мимо цирка, мимо бывшей красной церкви, потом через мост под гору…

Володька знал, в общежитие пускают не всякого, подгадав, когда через вахту пойдут пэтэушники, он пристроился к ним и свободно миновал стол, за которым восседала пожилая вахтерша с суровым бдительным лицом.

Каменский друг его — Витя Фролов, страдал в пустой холодной комнате.

— Ну что? — спросил Володька, пожав товарищу руку и окидывая взглядом помещение, где стояли с десяток кроватей, заправленных серыми солдатскими одеялами. — Процветаешь?

— Да уж! — поморщился Витя. — Процветаешь! Второй день не жрамши… Ехать надо, отовариваться… Понимаешь, Вовик…

…Зябко и неуютно было на душе у Вити Фролова. Отчасти из-за того, что недоедал — талоны в столовую кончились, он проиграл их товарищам в «жестку». Денег же на еду вовсе не было. Дома особенно не баловали, опасаясь, как бы он не испортился на городской жизни, не стал пить. Плохое настроение его усугублялось тем, что товарищи по комнате еще утром разъехались по деревням, а его мастер не отпустил, сказав, что Фролов побежит на районных соревнованиях по кроссу за честь училища. Недавно на физподготовке Фролов словчил, срезал дистанцию и неожиданно прибежал раньше всех…