Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

— Примечай, Атанас! В воздухе пахнет миро… тем самым миро, которым попы мажут плоские королевские лбы… Поверь моему опыту!

Второй собеседник повернулся к ложе принца и долго рассматривал его сощуренными глазами.

— Ты хочешь сказать, что эта двуногая простокваша, которая пропахла уборной и сидит там, в ложе, метит короноваться? Так, что ли?

— Совершенно так… именно так!

— Но…

— Ты хочешь сказать, что у него нет данных для этого, что он слишком мочала? Не беспокойся, за него все сделают другие. Ему останется только положить в рот верноподданное отечество со всеми угодьями и обитателями… Ты видел, какую бумажку он швырнул маленькой Лите?

— Десять тысяч, — ответил Атанас, поперхнувшись цифрой, как будто четыре нуля ее застряли у него в горле.

— Они самые! А ты видел когда-нибудь у этого недоноска больше медного гроша?

— Нет… Так значит?..

— Так значит, друг мой, что у него завелся банк… Банки же бывают разные, включительно до плавучих, и в данном случае это так и есть…

— Иностранцы?

— Да… и я соображаю. Если он будет королем, даю сейчас выпростать все мои потроха, если я — да и ты — не будем министрами. Мне надоели темные аферы. Я хочу стать честным демократом. Хоть ненадолго… Для развлечения…

— Что же, мы пойдем представляться этой кукле?

Коста бросил в пепельницу огрызок сигары и отмахнулся от голубой змейки дыма, которая закарабкалась по его лицу.

— Сейчас нет… Рано… И потом честь не позволяет мне сидеть рядом с народными представителями. Подождем удобной минуты. Кроме того, не забудь, что завтра мы едем к куриному генералу. И так как третий час утра, я полагаю, что члены торгового дома «Кантариди и сын» нуждаются в кратком отдыхе.

Он поднялся, отряхнул крошки с костюма, направился к дверям, сопровождаемый компаньоном, и у самого входа разминулся с тремя наутилийскими моряками, только что прибывшими в «Преподобную Крысу».

Двое из них ничем не были замечательны, третий обратил на себя общее внимание почти неприятной красотой. Женские взоры в зале повернулись к нему с такой стремительностью, что некоторые потом уверяли, будто слышали скрип глазных яблок в орбитах при этом внезапном маневре.

Баронет Осборн (это был он) со спутниками угрюмо занял большой стол визави коронной ложи, веселье в которой приняло к этому времени уже совсем свободный характер. Он не обращал никакого внимания ни на обстрел восхищенных зрачков, ни на хохот и крик из ложи.

Поиски Геммы, продолжавшиеся третьи сутки, не дали никакого результата. Баронет не ощущал особой сердечной боли от отсутствия возлюбленной, тем более что воображение его было занято ослепительной спиной президентской дочери, но бегство Геммы грозило его служебной карьере и било по самолюбию.

Он мрачно сосал коньяк и сосредоточенно смотрел на скатерть, не поддаваясь никаким внешним впечатлениям, и потому не заметил, как на эстраде появилась новая танцовщица в гавайской тапе и заколыхалась под пронзительные свисты флейт в «уле-уле». Он очнулся только тогда, когда один из спутников крепко сдавил ему плечо и прорычал в ухо:

— Фрэди, да посмотрите же на сцепу, говорю вам!

Коммодор нехотя повернулся к сцене, вздрогнул и несколько минут оставался неподвижным. Спутник продолжал шипеть ему в ухо:

— Восхитительно!.. Она успела уже получить ангажемент… Это женщина! Вы просто олух, Фрэди, что упустили ее.

Баронет воспрянул от оцепенения, вскочил на ноги и вытянул руку в направлении сцены. Между столиков, шелестя, проползло легкое замешательство, и флейты жалобно оборвались.

Антоний Баст, покраснев от гнева, спросил у невежливого гостя:

— Что вам угодно, сэр, и почему вы прерываете программу?

— Я желаю говорить с этой женщиной, — ответил баронет, указывая на эстраду, и двумя скачками очутился у рампы.

Танцовщица стояла, скрестив руки на груди, колебавшейся тяжелыми и яростными толчками.

— Гемма!.. Я рад, что вы нашлись! Я предлагаю вам сойти вниз и отправиться домой, — сказал Осборн, занося ногу на помост.

Гемма выпрямилась и обожгла его лицо сухим огнем зрачков.

— Не подходите!.. Не лезьте на эстраду!.. Я не желаю вас видеть, Фрэди! Вы негодяй, вы жалкий бабник! Вы променяли меня, у которой все на месте, на драную кошку, у которой нет ничего, кроме спины. Не лезьте на эстраду, повторяю вам… иначе я закричу на всю залу, каких вестовых…

Она не успела договорить, ибо баронет, понявший, что еще два слова — и он погиб, очутился на эстраде под аплодисменты и сочувственный хохот женщин.