Николай Никонов - Солнышко в березах

Это самое трудное время, когда провожаешь девушку в первый раз и еще робок, не сближен с ней — боишься предложить встретиться, потому что не знаешь, как она воспримет, что думает о тебе. Иные девчонки тотчас при этом говорят: «До свидания» или «Спасибо» — и уходят. Одни хотят, чтобы их удержали, другие могут постоять, переминаясь, поглядывая на часы, и как трудно угадать, что это: ложная гордость, стремление поскорее освободиться или скрытое желание остаться с тобой.

Мы вдруг замолчали, лишь смотрели друг на друга. А вдруг она думает сейчас: «Ну, от Любарского с Кузьминым я отвязалась, а теперь и ты не стой долго, иди себе скорей… До свидания».

Я старался уловить ее мысли по глазам, но было темно, а в темноте любые глаза говорят больше, чем хочется знать. И лгут больше.

Мы молчали.

— Знаете что, — наконец сказала она, — вы простудитесь… — И в ее голосе я понял наконец подлинную заботу, а не желание отделаться.

— Ничего, — гордо сказал я. — Снег теплый. (Ого, теплый! Уже ломило виски и талые струйки бежали за уши по шее и по щеке.)

Она улыбнулась.

Я никак не мог рискнуть выговорить то, что надо было сказать немедленно. Слова «свидание» почему-то стесняюсь и сейчас.

— Знаете… Знаете что… Может… Может быть… Мы встретимся… еще… Послезавтра… — наконец через силу выдавил я.

Она молчала. То смотрела прямо в глаза, то опускала ресницы. И я понимал, что ей надо помолчать. Так надо. Самые глупые в таких случаях говорят: «Не знаю. У меня столько всяких дел. Я очень занята…» Их надо упрашивать и уламывать. А она сказала очень просто и тихо:

— Хорошо…

Я так обрадовался, что, кажется, побагровел до пунцового цвета. Мне хотелось убежать от радости. Мне нужно было остаться одному, немедленно, чтобы пережить все это, скорей, немедленно. И я брякнул: «До свиданья».

Я хотел пойти. Она с недоумением смотрела, но, видимо, поняла меня и, усмехнувшись, сказала:

— А где же?

Теперь я почувствовал, что горят и уши. Дурак, дурак. Ах, какой дурак…

— Простите, — пролепетал я… — Просто не подумал. Давайте встретимся где-нибудь в центре. У почтамта… Послезавтра. (Мне бы хотелось завтра, но надо же прийти в себя.) У почтамта… Во сколько вы сможете?

— Часов в шесть-семь…

— Хорошо. Значит, в семь…

— Идите теперь скорее. Уже поздно… И не ходите без шапки… Я вам запрещаю, слышите… Ой, поздно уже! — Она затопала валенками о крыльцо. — Идите осторожно. Тут у нас жуликов всяких…

Я молчал, только глупо улыбался. Наверное, очень глупо и счастливо, потому что от счастья люди глупеют.

Она тоже улыбнулась, кивнула мне и скрылась в подъезде. Тихо скрипнула дверь.

«Без шапки!» Да я без пальто прибегу к тебе. Лишь бы ты была со мной. Нет! Это все-таки невероятно! Такое сказочное неясное счастье… На это я даже в мыслях не рассчитывал. Я познакомился! Я танцевал!.. Она пошла со мной! Выбрала меня! И я снова увижу ее через день! Она придет на встречу со мной. На свидание… Какая милая, милая девочка! Она оказалась даже лучше, чем я думал. Простая, умная, добрая, заботливая — и при этом такая красавица. Я готов был наделить ее всеми ласковыми словами, какие приходили на ум.

Я торопливо шел, радостный и уверенный в себе. Напади на меня сейчас хоть шайка грабителей — кинулся бы на них, как тигр. Наверное, меня невозможно было напугать. (Потому лось и одолевает медведя.) В воротах попались навстречу Кузьмин и Любарский. Еще какой-то третий парень — лица не рассмотрел, вроде бы Официант. Они прошли молча. Не окликнули и не остановили, а потом я понял, что они стоят и смотрят мне вслед. Я оглянулся. Они действительно стояли кучкой, но не смотрели, а что-то обсуждали. Потом я увидел Лисовского, идущего по тротуару с толстушкой, подругой Лиды. Лис был занят разговором, меня не заметил, зато оладушка проводила долгим внимательным взглядом.

«Эх ты, кубышечка», — нежно подумал я. Сейчас мне все нравились, и всех я любил. Кажется, не шел, а бежал — снег летел в лицо. Я останавливался, нарочно подставлял лицо под этот снег, слизывал с губ пресные снежинки, ждал, когда они растают. Мне было хорошо. Незнакомо светло, свободно и спокойно. Такое нечасто выпадает в жизни, но мы приучаемся ценить это, когда уже большая половина прожита. Счастливые минуты… Вы запоминаетесь тогда яснее, чем десятилетия. И думаешь, наверное, самое основное — много ли было у тебя таких минут в жизни, а сколько прожил — это уж не так и важно…

Недавно вот я шел из сада, попал под теплый грозовой дождь. Туча была неширокая, она радостно обнимала солнце, и ливень был светлый, сверкающий, майский. Я вымок до нитки. Терять было нечего. Шел, не оберегаясь, мочил руки под водостоками ласковой летней водой, плескал в лицо и с наслаждением шлепал хлюпающими ботинками прямо по лужам. Глядел на мокрых, облипших девушек, с хохотом бегущих босиком с туфлями в руках, дышал грозовой прохладой, веющей из-под тучи, и думал: «Что же такое — счастье?» Вот — счастлив сейчас — мокрый, неустроенный человек. И она счастлива — босая, облипшая, сияющая зубами горожанка, как мокрые волосы, счастливо темны все ложбинки ее тела… Хочется мне обнять любую из этих девушек, не глядя — хорошенькая или дурнушка, — просто прикоснуться, прислониться к другому счастливому… По-школьному кружит голову дождевым, грозовым запахом, запахом мокрых тополей, неба, тучи, травы и земли. И счастлив просто потому, что живу — аз есмь — тут вот, на земле вместе со всеми. Аз есмь… Такое еще бывает в новогоднюю ночь — сопричастно, проникновенно тянутся друг к другу с бокалами, и каждый думает так: «Аз есмь…» И мы вместе… Счастье? Достижение ли желанного? Проникновение в тайное? Просто наслаждение жизнью, просто женщина, любовь, удача, радость бытия, ощущение здоровья и силы или — больше оно — одно для всех, как солнце?.. Счастье капризное, зыбкое, всегда ожидаемое, как грядущий солнечный день…