Николай Никонов - Солнышко в березах

На школьном дворе, пока толпились у крыльца, слушали приветствия директорши и учителей, успел узнать все новости, встретиться со всеми, а кое с кем обменяться тумаками. Все удивительно выросли, изменились за лето. У Гуссейна на длинном младенческого цвета лице пробивались усики, Гипотез стал еще длиннее, ноги как ходули. Клин отрастил волосы, и голова его теперь уже не напоминала так мичуринскую грушу Бере зимнее. Мышата подрос, но все-таки был очень мал, ибо вытянулись-то все. Тартын за лето ростом почти догнал меня, но и с прической стал немногим лучше. Выражение приглядывающейся обезьяны не сошло с его лица. Не изменился только Кудесник, все такой же сгорбленный, седой, красные глаза безобидно мигают, да остались, как были, Лис и Официант. Лис полорото слушал директоршу, остолбенело глядел рыжими глазами, а хитренький остренький худырь Пермяк сновал в толпе, вынюхивал новости. Увидел — застрекотал:

— Тихон-то! Тихон-то! Хи-хи-хи. Тихон-то! Вымахал! Верста коломенская! Каланча… Хи-хи-хи…

— Вот — хочешь? — сказал я, поднося к хорьковой мордочке повзрослевший кулак, полушутя тряхнул за щуплую грудку. Даром ли прошло богатое приключениями лето, оно отпечаталось на моем лице, и он понял, а может быть, я вложил силы больше, чем требовалось для шутки. Официант даже не окрысился, зачокал и отскочил. Такая, скорее моральная, победа окрылила меня, и на первой же перемене, почувствовав себя сильным, я схватился врукопашную с огромным парнем из эвакуированных Ваней Дормидонтовым. Дормидонт был в два раза крупнее любого самого здорового ученика нашей школы — мясная гора с утонувшим в щеках круглым пятачком. Ходил он вперевалку, был подслеповат, добродушен, но тычки его были весьма болезненны, и на Дормидонта в одиночку не посягал никто, как не посягали, наверное, в мире животных на слонов, бегемотов, разных там бронтозавров и мамонтов. Хотя верной победы над ним — где уж тут! — я не добился, но Дормидонт не смог повалить меня, как ни наваливался всей тушей. Мокрых и запыхавшихся, нас растащили «секунданты» после звонка, и мы пошли, застегиваясь и отряхиваясь, по классам под холодным прицелом ястребиных глаз военрука, который всегда в таких случаях возникал, как из-под земли. О борьбе с Дормидонтом еще не один день рассказывали в курилке, авторитет мой вдруг поднялся. Сила ценилась в мужской средней номер сорок пять.

И снова школьные дни, ясные с грустным солнцем в сентябре, пасмурные и синие в октябре, дни как будто только более спокойные — или просто я привык, или стал взрослее… Скорее всего — то и другое. Теперь я реже сбегал. Кое-как делал уроки. В общем-то, на тройки учиться — раз плюнуть. Память у меня была отличная. Если б только не алгебра, не геометрия, которую по-прежнему ненавидел, в школе как-нибудь можно жить. И конечно, по-прежнему я много — невыносимо много думал об этой девочке, ждал нового вечера, где смог бы блеснуть всеми своими доспехами.

С половины сентября стало холодно. Рано пришла осень. День за днем снежило, северило, и я, как ни старался оттянуть срок облачения во все новое, вынужден был нарядиться в американское пальто. К нему мать неожиданно купила мне синий костюм. Она ведь ничего не знала о той моей покупке. Я получил костюм, как подарок, и чувствовал себя угнетенно и гадко. Это был мой первый крупный обман и первое тяжелое раскаяние. Вот она старалась, думала меня обрадовать, отказывала себе и так ходит все в одном старом коричневом платье, в истертом, рыжем на плечах и спине пальто, в таких ботах, что глядеть стыдно, — она ведь не старая еще, — а я тут наряжаюсь… Едва не рассказал ей все: пусть продаст костюм, у меня ведь есть, есть, зачем мне, пусть купит себе другое платье или туфли… И промолчал, просомневался. Один обман цепко тянул за собой другой. А может быть, вообще не слишком долги угрызения совести, когда тебе только пятнадцатый год и хочется, очень хочется быть таким, чтоб тебя знали, на тебя смотрели и тебе завидовали.

Костюм был из «шевиота» и, конечно, ни в какое сравнение не шел с бостоновым чудом, которое пряталось в бабушкином шкафу, доставшемся мне по наследству. Там, в этом крашенном под дуб шкафу, еще хранился бабушкин запах — запах нафталина и лежалого сукна.

Однако и этот синий костюм в сочетании с клетчатым пальто произвел должное впечатление на моих одноклассников. Пальто и костюм были подвергнуты самой тщательной оценке, какую даже трудно ожидать от мальчишек из мужской школы. Обычно принято считать, что всякими тряпками — модами занимаются девочки. Вот уж неправда-то, хоть и надо сделать скидку на время — кончался сорок пятый, совсем еще военный год.