Александр Бусыгин - Избранное

— Надумал? — спросила жена, когда он вошел в дом.

— Надумал, Катюша. Собери, пожалуйста, поскорей поесть и достань темносиний костюм.

— Зачем он тебе?

— Завтра к председателю Горсовета пойду.

— А рубаху какую?

— Зефировую, с розовыми полосками… И галстук голубой.

Когда Андронов вошел в приемную председателя Горсовета, там сидел только один посетитель. Это был котельщик Дунаев. Он сидел на стуле у самых дверей кабинета… Одетый в бобриковое полупальто, подпоясанное красным кушаком, он обеими руками держал перед собой серую смушковую шапку.

Увидев, что сапоги у Дунаева в снегу и вокруг них — лужа грязной воды, Андронов подошел к нему и сказал:

— Надо бы раздеться и сапоги у входа в парадное очистить от снега.

Дунаев, как почти все старые котельщики, был глухой.

— Жаловаться пришел! — ответил он, не расслышав, что ему сказал Андронов. — Все лето ко мне милиция ходила: требовала, чтобы я у себя во дворе мусорный ящик поставил, и штрафом угрожала. А вчера получил повестку — уплати, говорят, двадцать пять рублей. И опять требуют, чтобы ящик мусорный был. А зачем он сейчас? Все равно под снегом ничего не видать. Пришел просить председателя, чтобы штраф с меня скинули.

— Председатель наш любит чистоту и порядок. Сбросить штраф — это не пройдет, — отрицательно покачал головой Андронов.

— Не придет? — опять не расслышал Дунаев. — Что ж это такое? — рассердился он. — Вчера приходил, сказали — день неприемный, на сегодня назначили… Сегодня — опять не будет. Измываются над рабочим человеком. Никогда больше не пойду в Горсовет…

Дунаев поднялся и, нахлобучив шапку на глаза, ругая порядки и председателя, направился к выходу.

— Погоди, Дунаев! — закричал Андронов. — Ты не понял меня.

Дунаев досадливо махнул рукой и вышел из приемной, не закрыв за собой дверь.

— Ну и ладно! — не стал тужить Андронов. Он снял шапку и пальто и повесил их на вешалку.

Когда подошло время приема, желающих поговорить с председателем Горсовета набралось человек пятнадцать.

Андронов первым зашел в кабинет.

Степан Афанасьевич Климов, одетый в суконную гимнастерку, сидел за широким письменным столом. На столе аккуратной стопкой лежали бумаги, стоял телефон и большой письменный прибор — подарок рабочих депо, изображавший собой поворотный круг с паровозом на нем. Позади председателя, на стене, висела картина «Ленин и Сталин в Горках», копия, написанная самоучкой-художником, маляром депо Сердюковым. У окна, на высоких тумбочках, стояли два пышно разросшихся цветка — панданус и пальма.

— Здравствуй, Кузьмич, — приветливо встретил председатель Андронова. — Садись, рассказывай, зачем пожаловал.

— Пришел я к тебе, Степан Афанасьевич, по серьезному вопросу. — Андронов крепко пожал протянутую ему через стол руку председателя. Придвинув свой стул вплотную к столу, он уселся поудобнее и положил ногу на ногу. — Желание у меня появилось, Степан Афанасьевич. Желание это большое, и хотя понимаю, что трудное, но отказаться от него не могу.

— Давай его сюда, обсудим! — Председатель положил обе руки на стол, будто бы собирался взять ими желание Андронова и рассмотреть его хорошенько. — Что это за трудное такое желание? Разве ты забыл, Кузьмич, что трудностей не страшатся?

— Не забыл. Потому и пришел к тебе, чтобы обсудить. Желание мое, Степан Афанасьевич, вот какое… Пятого числа меня премировали патефоном…

— Погоди! Погоди! — радостно закричал председатель и поднялся со стула. — Я угадал твое желание. Тебя премировали патефоном, а пластинок к нему не дали. Обещаю тебе, Кузьмич, завтра же позвонить в — магазин и сказать, чтобы, как только получат пластинки, обязательно оставили бы десяток для премированного токаря Алексея Кузьмича Андронова.

— За это спасибо, — не особенно обрадовался Андронов. — Пришел я к тебе, Степан Афанасьевич, совершенно по другому вопросу.

— Не угадал, значит? — Председатель почесал затылок и огорченно опустился на стул. — Ну, тогда рассказывай. Буду сидеть смирно и слушать.

— Пластинку я и сам в магазине купил одну замечательную. Я, когда ездил в Москву, в ЦК союза, ходил в Большой театр, слушал оперу «Евгений Онегин». И там эту арию, что у меня сейчас на пластинке, пел живой человек, артист. Называется эта ария «Куда, куда вы удалились».

Председатель оживился:

— Замечательная вещь! Это ария Ленского… А еще он поет: