Станислав Токарев - Вакантное место

— Кто же это был?

— Да Калныньш. Он тогда еще на шоссе гонялся.

— А-а, Калныньш. Не повезло вчера ему.

Ольшевский на заднем сиденье. Сидит и не смотрит по сторонам, уставился в колени. Очень у него скверно на душе. Ребята по-разному отнеслись к случившемуся. Одни сказали: «Ну, бывает, с каждым может быть. Что он, нарочно, что ли?» Другие: «Ездить надо уметь». Третьи: «Нечего было пижонить». Никто не предположил, что Андрей сшиб Калныньша, чтобы устранить конкурента. Никто, кроме Соколова. Но Соколов сказал ему это, обозвал сволочью, и теперь Ольшевский думает: «Неужели сволочь? Ведь не хотел же, ведь правда случайно. И все-таки сволочь. Если бы повернуть все назад… Если бы повернуть время назад, то пропади он пропадом этот спорт, этот трек, все. Может, у Калныньша был последний шанс».

Васька Матвеев сидит рядом. Подбородком и локтями он держит, оберегая от толчков, пару зачехленных колес. Это те самые — легкие и пружинистые, что приготовил он Андрею для финала.

— Ты хоть посмотри, какой товар, — в который раз уныло предлагает он. — Какой класс! Пушинки! Надо же, вот и не пригодились… Вообще-то втулку еще можно облегчить. Как ты считаешь?

Что с него возьмешь, с Васьки!

Обметя стекла пыльным шлейфом, автобус обгоняет черная «Волга». В Москву возвращается Павел Соколов. Он едет один. Правда, попросились под Серпуховом какие-то двое, видать, грибники. В кепочках и резиновых сапогах. Сели и забубнили. Один принялся рассказывать другому за что пятнадцать суток заработал: «Взял половинку, иду. Гляжу: негр. Сидит в скверике. Черный такой негр, с пробуждающей нации, понял? Жалко мне его стало. Сбегал, принес стакан. С автомата для газировки. Налил, говорю: „Пей“. Стесняется. Еще пробуждающая нация, понял? Я говорю: „Пей, у меня есть. Мир, дружба“. И стал ему стакан тыкать. В губы, понял? Замели».

Соколов послушал, послушал, потом резко затормозил, так что грибники ухнули головами вперед, вышел:

— А ну жмите отсюда.

— Да ты что, мужик? Довези хоть до Подольска! Мы ж не задаром, мы заплотим, Понял?

— Пошли, пошли, пошли, — сквозь зубы сказал Соколов.

У него тоже было неважное настроение. Не такой он хотел победы. Не дареной. Не привык он к дареным. Он взятой с боя хотел. Он утешал себя тем, что много сделал для спорта и много раз побеждал, и могла, в конце концов, судьба разок улыбнуться ему «за так», а не за плату, не за траченые-перетраченные силы. Но это не утешало, все равно был он зол, и тормоза его «Волги» свистели и выли на перекрестках.

И Ольшевский, и Соколов полагали, что вопрос о месте в сборной команде решен. Они не знали еще, что на другой день на заседании президиума федерации тренер сборной Олег Пашкевич скажет, что неправильно будет определять первый номер команды сейчас, когда на ход соревнований повлияла случайность. «Не случайность, а хулиганство», — поправят его с места. «Допустим, даже хулиганство. Ольшевский уже наказан, дисквалифицирован». С места: «Мало». — «Допустим, даже мало». С места: «Вы либерал». — «Допустим, даже либерал. Но ехать во Францию должен сильнейший. А я не уверен, что это сейчас именно Соколов». С места: «Пять лет были уверены, а сейчас не уверены?» — «Да, не уверен. Понимаете, Соколов привык быть первым. Остановился в своем росте. Мы не склонны ставить на нем крест, но его надо, понимаете, просто необходимо встряхнуть! На Ольшевского в этом смысле можно надеяться, у него есть перспектива. Кроме того, Калныньш получил легкую травму и может через какое-то время принять участие в сборе». С места: «Значит, все снова?» — «Да, снова. Решать будем на Кубке страны».

Одно дело убедить федерацию принять ваше предложение. Это легче. Труднее договориться с отделом, которому надо оформлять выездные визы, а кто едет — не ясно. Труднее выбить в бухгалтерии лишнее место на сборе. Олег будет ходить, просить, канючить, жалобно моргать через очки, и постепенно его заявление обрастет всеми необходимыми резолюциями.

Письма отец писал в ироническом тоне: «Кланяемся низко драгоценным нашим чадам со домочадцами». В последнем письме говорилось так: «Что же касаемо возлюбленного отпрыска и его дальнейших планов, то хотя не имеющий никакого систематического образования рабочий нашей партии Бободжон Сабиров почитаем мною за мудрость и доброту паче многих высокоученых коллег, однако я всегда мечтал, чтобы мой сын, подобно моему отцу, избрал своим поприщем учительство. Учить же физкультуре не менее почтенное занятие, чем учить литературе. А посему, Андрейка, не морочь людям голову, поступай в свой физкультурный — благословляю, чадо».