Вениамин Каверин - Двойной портрет

— Что ж, плохо дело, — бодро начал Кузин. Он приехал с толстым портфелем. — Шеф извлек меня из Второй Градской и приказал проверить все заявления Снегирева и иже с ним. Это значит, что я должен опрокинуть груду клеветы, доносов и просто вздора, а потом доказать, что мы поступили правильно, напечатав вашу статью. Редакция должна оправдаться. Перед кем? Не знаю. Горшков ушел в кусты.

— В самом деле?

— Притворился, что вообще почти не существовал, когда печаталась ваша статья. Болел, уезжал, разводился с женой, собирался в творческий отпуск. Фантом страха, — со вздохом сказал Кузин. — Распространяется мгновенно, со скоростью света. На меня уже посматривают с сожалением: попал в историю! Черт с ними! Я сказал шефу, что мне одному не справиться, и он выдал мне помощника по фамилии Гершановичюс. Дельный малый! Так вот коротко: Снегирев добивается, чтобы газета напечатала опровержение — и добьется, если мы этому не помешаем. Мы — это, в частности, вы.

— Я?

— Да.

Кузин вынул из портфеля две папки, толстую и тонкую. На толстой было написано крупно: «Письма отрицательные», а на тонкой: «Письма положительные».

— Вы, оказывается, человек-невидимка.

— В самом деле?

— Да. Вы умеете бесследно исчезать под маской уважаемого писателя. Вы просто делец, которого давно пора поставить на место.

Кузин развязал папку и стал читать отчеркнутые места.

«Вы дали нашим врагам за границей богатый материал для издевательства над советской наукой... Ваша грязная статейка — это не поиски честности в науке, а бесчестная месть... Над ней смеются даже юннаты... Она представляет собою возмутительный пример тенденциозности и подтасовки фактов». Некоторые выражения повторяются дословно, — заметил в скобках Кузин, — хотя авторы находятся в разных городах и, очевидно, не имеют понятия друг о друге. С юридической точки зрения это — улика. — Он положил письма на стол. — Так-с. Считайте, что я сообщил о том, что происходит в мире малом — то есть в нашей газете. Теперь попросим Михаила Леонтьевича рассказать о том, что происходит в мире науки.

Молча слушавший, а может быть, и не слушавший (он с неодобрением водил глазами по стенам, на которых висели недурные, с моей точки зрения, картины), Лепестков встрепенулся и заговорил:

— Я, между прочим, тоже написал вам письмо, но оно, очевидно, находится в «положительной» папке. Мне кажется, что ваша статья в известном смысле — событие.

— Спасибо.

— Нет, спасибо вам. К сожалению, она далеко не полна.

— В каком смысле?

— Некоторых поразительных фактов в ней не хватает.

— А именно?

— Ну вот, хотя бы проверка, о которой говорил Проваторов. Возражения Снегирева обошлись ВНИРО — следовательно, государству — в полтора миллиона рублей.

Лепестков говорил мягким голосом, как будто сожалея о том, что вынужден упрекнуть меня в полуправде.

— Это все?

— Нет. Вам удалось рассказать о Снегиреве. Но Остроградский... Мне кажется, вы написали бы лучше, если бы немного больше узнали о нем.

— Например?

— Он был арестован по вздорному обвинению, но в тюрьме от него добивались — известно, как это делалось — признания в том, что акклиматизация кольчатого червя — вредительство. Он отказался и объявил голодовку.

— Ну, знаете, — добродушно сказал Кузин, — об этом уж вы сами пишите.

— А я и напишу. Теперь о другом. Конечно, невозможно перечислить все оттенки отношения к вашей статье. Сейчас многие начинают догадываться, что можно работать, так сказать, «мимо» снегиревых, и дорожат этой возможностью, считая, что победа подлинной науки всё равно неизбежна. Так стоит ли вмешиваться?

Он помолчал.

— Другие отнюдь не рассчитывают, что победа придет сама собой, и убеждены, что для этого надо многое, в том числе и такие статьи, как ваша. Кстати сказать, во ВНИРО состоялось обсуждение статьи. В целом — за, хотя были и возражения. Так вот, решается вопрос: заступиться или отступиться? И кажется, что подумывают заступиться. Этого следовало ожидать: отделаться от Снегирева хотя и заманчиво, но не так-то просто. Теперь насчет опровержения. Если ему удастся добиться опровержения, это будет очень плохо — и прежде всего для Остроградского. Сейчас его дело пересматривается в Верховном суде. Статья может ускорить реабилитацию. В сущности, она сама по себе является реабилитацией — если не в юридическом, так в общественном смысле.

— А вы думаете, что в Верховном суде читают газету «Научная жизнь»?