Сергей Львов - Спасите наши души

Ася не выдерживает.

— Матушка? — вскрикивает она и заливается на весь переулок так, что на них оборачиваются про­хожие. — Матушка!.. Ну, знаешь...

Она понимает, что Павел обидится, но никак не может с собой совладать. Она была готова к любой разгадке его скрытности, кроме такой. Да согласись она выйти за него замуж, и станет она — Ася Конь­кова, член ВЛКСМ с 1954 года (у нее уже пять лет стажа!), сборщица на конвейере будильников, культ­массовый сектор в цеховом бюро ВЛКСМ — по­падьей, или, говоря вежливо, матушкой!

Она представляет себе, что сказали бы об этом дома, в цехе, во дворе, что сказали бы Генка и Ва­дим, и снова начинает хохотать. Потом она трогает Павла за рукав.

— Ну, не сердись, — говорит она потому, что ви­дит, как потемнело его лицо от обиды. — Уж очень это все странно и неожиданно. Ты ведь ничего не говорил раньше. Я думала, ты как все люди — только скрытный почему-то. Расскажи хоть, как вы там у се­бя (что-то мешает ей выговорить пыльное слово «в семинарии») живете.

— Опять будешь смеяться! — обиженно говорит Павел. — Я так и знал, что ты не поймешь, потому и откладывал каждый день этот разговор... Вначале думал, еще раз с тобой повидаюсь, и все... Потом стал думать: не могу я ее не видеть... Значит, надо сказать! Но я знал, не согласишься. Ну, не пой­мешь... Вот и молчал. Мне, думаешь, приятно от тебя таиться? У меня в Москве никого, кроме тебя, а ты меня все равно не поймешь.

—Объясни так, чтобы я поняла, — упрямо гово­рит Ася, — объясни. Я спросила: как вы там живете? Вопрос обыкновенный. На него каждый человек может ответить.

...Они проходят мимо кинотеатра — сеанс уже дав­но начался, — пережидают на перекрестке бесконеч­ную вереницу машин, снова идут по улицам. Гово­рят, молчат, снова говорят. Стоят на набережной, глядят, как причаливает к пристани чистенький, только что после ремонта, речной трамвай.

— Поедем, а? — предлагает Ася. — Там и пого­ворим. Уж очень трамвайчик славный.

Павел соглашается. Думает, наверное, что она больше не будет допытываться. Но нет, ни на улице, ни на пароходе она не даст ему оборвать этот раз­говор.

...На реке еще очень холодно. Пассажиров не­много. Люди в годах, поеживаясь от ветра, тут же спускаются в закрытый салон. Влюбленные пары устраиваются на кормовой палубе, соблюдая молча­ливое соглашение: на скамейку, на которую села одна пара, больше никто не садится. Как только паро­ходик отваливает от пристани, головы девушек — черные, русые, рыжие, головы в беретиках, в пла­точках, в шляпках — ложатся на плечи спутников. Конечно, это всего-навсего речной трамвай, и самое далекое путешествие на нем продолжается часа пол­тора. Но, когда под ногами покачивается палуба, а она покачивается, когда за бортом на черной воде мигают разноцветные огни бакенов, когда навстречу дует холодный ветер, хорошо, что рядом плечо, на которое можно положить голову, и щека, к которой можно прижаться своей щекой, и теплые губы, кото­рые ищут твои губы, и кажется это путешествие да­леким, полным неожиданностей, опасностей, загадоч­ного...

Ася и Павел сидят на последней скамейке. Это самое лучшее место: их никто не видит. Павел взял Асину руку. Ну что же, она не будет отнимать у него руки, если ему так легче говорить. Но говорить ему все равно придется, отмолчаться она ему не по­зволит.

Речной трамвай проплывает по вечернему городу, мимо Красной площади и кремлевских стен, мимо Парка культуры, где огромное «Колесо обозрений» уже освещено, но еще не крутится, мимо университе­та, мимо Лужников, под прозрачным стеклянным тон­нелем нового моста метро... В небе пролетают даль­ние самолеты, которые идут на посадку на Внуков­ский аэродром, по набережной проносятся машины, спешащие куда-то из города... И пока на палубе, не замечая ничего вокруг, целуются влюбленные, Павел и Ася сидят на последней скамейке, и Павел, мучи­тельно подбирая слова, отвечает ей на вопрос: «Как вы там у себя живете?»

Деревянные, заученные слова, тихий, неживой голос.

— Живем в семинарском общежитии на терри­тории лавры. Утром присутствуем в храме на ранней литургии, потом вместе с наставниками совершаем общую молитву, завтракаем совместно в столовой, ну, а потом у нас шесть уроков.

— А предметы какие? — хватается Ася за при­вычное слово.

— Опять не поймешь. Предметы: священная история, священное писание, догматика, катехизис, литургика, гомилетика, церковная история, церковное пение. Ну, и всякое такое. Есть и светские: англий­ский язык и Конституция.