Лев Кассиль - Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

Долго и внимательно смотрел художник на Колины рисунки, задумчиво перебирал их, ставил перед собой на столе, откладывал в сторону, снова брал в руки.

– Что ж ты до сих пор скрывал его от меня? – сердито буркнул он, сложив рисунки. – Странный ты человек, Федя, честное слово! Ведь ты должен был давно уже со всех ног ко мне бежать с этим… Нет, не хочу я даже с тобой разговаривать! Приведи его самого. Ему все и скажу. И пусть побольше работ своих тащит.

В памятный для Коли день он, поминутно приглаживая взмокшие от волнения волосы, поднимался с папой на шестой этаж большого и очень путаного в лестницах дома в Петровском переулке. Наконец они очутились на верхней площадке, и, поглядев вниз, Коля почувствовал даже легкое головокружение, увидев, какими крутыми витками уходит вниз узкая лестница, по которой они только что карабкались. Папа позвонил. Дверь открылась, и на пороге Коля увидел дядю Володю. Он был не очень высок, худощав, но в его свободных и каких-то удобных движениях чувствовался хотя и легкий, однако крепкий костяк. Твердые скулы слегка распирали гладкую кожу со следами загара, плотный рот смягчала участливая улыбка.

– Ага, это, значит, и есть наш Серов? – сказал он, пропуская Федора Николаевича вперед и внимательно оглядывая Колю.

Коле послышалась какая-то обидная насмешка в этом приветствии. И вообще ему с первой же минуты стало ясно, что ничего хорошего от этого визита ждать нельзя. Он поплелся, уже не чуя ног и готовый к самому плохому, вслед за дядей Володей, который, обернувшись, обхватил его сзади сильной рукой и почти втолкнул в комнату, где сидели еще два человека. Один из них, невысокий, очень похожий на Федора Николаевича, глянул на Колю прозрачными добрыми глазами. Это был дядя Лева – чертежник, брат дяди Володи. Рядом сидел и курил длинную прямую трубку полный, круглолицый человек.

– Вот, знакомьтесь, – представил Колю дядя Володя, – это мой племяш, тоже пачкает бумагу и, должно быть, уверен, что будет Серовым. Уверенность одобряю, что касается оснований для нее, то об этом речь дальше… А вот это мой друг, тоже художник. Знакомьтесь. Ну, а ты, Коля, сядь пока в сторонку и жди приговора.

Дядя Володя быстрыми, короткими жестами рассадил всех, принял у Коли папку с рисунками, раскрыл ее, положил перед собой и художником-гостем. Коля отсел подальше в угол ни жив ни мертв от смущения и недобрых предчувствий. Все, что происходило, ему очень не нравилось. Должно быть, дядя Володя позвал его, чтобы устроить хорошую баню и раз навсегда отбить охоту заниматься тем, к чему у него нет решительно никаких способностей, это ясно. Между тем дядя Володя стал вынимать одну его работу за другой и, проглядывая сам, тут же передавал другому художнику. Наклонился над столом и дядя Лева. Федор Николаевич стоял чуть поодаль и посматривал то на двоюродных братьев, то на Колю.

Внезапно в комнате наступила полная тишина. Дядя Володя молча выкладывал перед гостем Колины рисунки, смотрел ему прямо в лицо выжидающе, тот отвечал кивком, и дядя Володя клал новый рисунок. Слышался только шорох листаемой плотной бумаги.

Лишь сейчас Коля немножко огляделся и увидел, что все стены комнаты завешаны работами дяди Володи в узеньких, скромных багетах. У него захолонуло все внутри, когда он всмотрелся в картины, которые, должно быть, представляли собой эскизы театральных декораций для разных спектаклей.

Коля увидел и зеленый стол, и офицеров в гвардейских мундирах вокруг него, и карты, зло брошенные на зеленое сукно, и сумрак, в котором колебался неровный отблеск свечей в тяжелых бронзовых шандалах-канделябрах. А все это отражалось в большом зеркале, наклонно повешенном на заднем плане. И в этом косом отражении призрачно и зловеще повторялось все то, что происходило под свечами вокруг зеленого сукна.

То был эскиз декорации к «Пиковой даме».

На другой стене по большому полотну простерлась хрустальная поверхность озера, в котором, опрокинутые вниз маковками, невесомые, таинственные, повисли отражения белых храмов и стен какого-то сказочного города. Коля не знал тогда еще, что это была декорация к «Сказанию о невидимом граде Китеже». Но он почувствовал, что белые стены строгих и прекрасных строений, погруженные в зеркало вод, не просто отражаются в них, а как бы продолжают какую-то колдовскую жизнь в глубине кристальных струй, недвижных и бездонных.

Рядом и на других стенах висело еще множество работ дяди Володи, изображавших и гостиные в старинных домах, и просторные улицы городов, и аллеи в глухих парках… И все это было дано собранным, подчиненным не назойливому, не теснящему картины, почти скрытому замыслу, который, однако, смело распоряжался небольшим пространством холста, придавая ему жизнь и трехмерную волшебную глубину.